Но вчера ты прокрался в дом. Не сомневался в своей правоте Парс. Вот и сделаешь это ещё раз.
Вот здесь ты и ошибаешься братец. Вот тут-то тебе и не хватает ума, Фарс панически быстро пригнул шею и загородил голову руками, но успел исправиться, прежде чем Парс снова пустил в ход кулаки. Опыта братец. Конечно, я имел в виду опыта.
Фарс утвердительно закачал головой. Высоко вздёрнув брови и глядя Парсу прямо в глаза, он воздел указательный палец вверх. Тем самым, давая понять брату, что он явно обладает каким-то тайным знанием не доступным пониманию собеседника.
Первое правило хорошего вора, не лезть дважды в один и тот же дом.
Хорошие правила вора? Парс снова закипал от злости и раздражения. Ты серьёзно?
Не хорошее, не хорошее. Почуяв неладное, снова по быстренькому исправился Фарс. Просто правило. Так лучше?
Сойдёт. Соглашаясь, кивнул старший брат.
И это очень серьёзное правило братец. Тщательно подбирая слова, аккуратно продолжал Фарс. Когда человеку выносят дом, он, как правило, меняет всё что было прежде и удваивает охрану. Пробраться в уже ограбленное место становиться просто невозможно.
Фарс на мгновение замолчал, призывно глядя на брата.
Продолжай. Разрешил Парс.
Обворованный человек чувствует себя оскорбленным, и это чувство так сильно, что он злится не столько на вора, хотя вора он при этом готов повесить, сколько на самого себя. За то, что оказался глупее вора, и не смог уберечь своё добро.
Да что за ахинею ты мне тут городишь Фарс?! Не выдержал Парс, совершенно не понятных ему воровских представлений о хорошем. В его голове стало складываться ощущение, что брат его просто забалтывает, уводя от сути беседы.
Ну, конечно он злится на вора. Ведь этот гад украл у него имущество. Или, может даже ценную вещь, которая не просто стоит хороших денег, но и дорога ему как память. Как, например. Дайка подумать. Парс нарочито показательно задрал голову кверху, и закатил глаза, изображая глубокий мыслительный процесс. Настолько глубокий, что в жизни он на такой глубокий процесс точно никогда бы не решился. Ах да! Золотой дуэльный кинжал, подаренный князем. Слегка стукнув себя ладонью по лбу, продемонстрировал озарение Парс.
Ха, ха. Великолепный юмор братец. Скабрезничал Фарс, высунув язык так, будто его тошнило от слов брата.
Мне так смешно, что аж воротит. Фарс устало вытер лицо рукавом мокрой рубахи, и тяжело вздохнув, продолжил убеждать брата теперь спокойным и доверительным тоном.
Пойми же ты. Теперь за домом наверняка следят не только из нутрии, но и снаружи. Как только какой-нибудь оборванец типа меня, да ещё и ночью, окажется в десяти шагах от ворот, его сразу схватят и учинят допрос с пристрастием.
И, ты знаешь? Я даже боюсь за того парня. Потому что пристрастие будет таким страстным, что даже если он вообще ничего чужого в своей жизни никогда не брал, да и обед всегда начинал только с соизволения старших, он признается во всех кражах совершённых в городе за последние десять лет. Фарс сделал многозначительную паузу, а затем, снова глядя брату прямо в глаза, закончил так уверенно, что Парс даже немного опешил от норова сопляка.
Именно поэтому, дорогой братец, никакие твои оплеухи не заставят меня снова приблизиться к дому ростовщика Минэ. Тем более старый хряк заслужил такое унижение. Всё точка!
Парс на мгновение замер и не знал что сказать. Он только смотрел на порванную рубаху брата, на измазанное грязью лицо, и на тину в его волосах. Он думал о том, что ему совсем не хочется, чтобы этому мальцу ломали пальцы, отрубали руки, отрезали язык или выкалывали глаза. А ещё он думал о том, что воровство это преступление которое он осуждает, и что если на месте старого Минэ был бы их отец, и у него украли бы всю выручку за пойманного угря, то он не задумываясь сдал бы того поганца городской страже. И дилемма эта скребла его изнутри по рёбрам, как кошка скребёт о дверной косяк, когда старается унять данный от природы инстинкт разрывать плоть только ей доступными способами.
Ведь именно это нежелание видеть боль и страдания уже столь полюбившегося ему, хоть и не сносного званого брата, и подталкивало его на все эти длинные беседы. Лишь желание уберечь, как ему казалось, простака, от серьёзных последствий в будущем, подталкивало его к оплеухам и строгому тону в речах. Но теперь он понял, что старший брат, пусть его все и не воспринимают как такового, оставался старшим, и опыта в некоторых делах и знания жизни у него действительно было побольше.
Ладно, давай кинжал. Махнул рукой Парс и озвучил своё решение.
Просто выброшу его где-нибудь в порту, и делу конец.
Так его у меня нет! Тоном будто это само собой, разумеется, выпалил Фарс.
Как нет? Парс на мгновение онемел.
Нет, значит, нет! Развёл руками Фарс.
А зачем же скажи мне тогда, мы здесь решаем, как его вернуть?
Я не знаю, что ты тут решаешь братец. Но я-то как раз объяснял тебе, как его не вернуть!
У Парса зачесались кулаки. Раньше он думал, что это такое образное выражение, употребляемое для острастки в среде портовых грузчиков, которым они просто хотели объяснить желание подраться. Но сейчас, в эту самую секунду, когда к нему пришло осознание того, что брат держит его за полного идиота и позволяет себе нагло издеваться над ним, у Парса действительно обнаружился, непреодолимый зуд на костяшках пальцев правой руки.
Он почесал ногтями, затем потёр сжатый кулак о ладонь, но зуд не прошёл. Тогда он понял, что унять его можно только широко размахнувшись и залепив брату, ну например в ухо.
Каким-то невообразимым чутьём, наверное имеющим схожее происхождение с тем животным инстинктом, что заставляет крыс бежать с тонущего корабля задолго до того как команда узнаёт о крушении, осознал непреодолимую потребность брата и Фарс.
И вот, когда Парс уже выпустил кулак из ладони, прикинул, как будет затыкать брату рот свободной рукой, чтобы не разбудить отца, пока Фарс будет кричать от боли Фарс, вдруг резко сократил дистанцию. Он сделал шаг вперёд и, взяв брата обеими руками в охапку, обнял его.
Прости Парс. Взмолился он плаксивым, может наигранным, голосом.
Всё как-то само вышло. Я не хотел пудрить тебе мозги. Просто я всегда избавляюсь от краденного до наступления следующего дня, так меня точно никто не поймает, даже если начнёт обыскивать прямо на улице. Фарс хныкал и поскуливал. Правда слёз на его щеках так и не появилось.
Парс обмяк и расслабил руки. Бить такого доходягу опасно для его же здоровья.
У тех людей, что покрепче, вовремя, а главное по делу, поданная оплеуха вызывала небывалый прилив понимания. Она, оплеуха, помогала им осмыслить, если не все, то многие причины бытия. Однако иной хлюпик мог и дать дуба, так и не успев ничего понять, и такой участи для брата Парс, конечно же, не желал.
Дать бы тебе в ухо. С оттенком сожаления в голосе, сочувствовал скорее себе нежели брату Парс, похлопывая того по плечу.
Ну, и куда ты его дел? устало, уже как бы нехотя спросил Парс.
Тогда и произошло то, что стало той самой чертой, событием, после которого судьба человека резко меняется, и он больше никогда не становится прежним. Для Парса этой чертой стали откровения брата, а точнее та их часть, что касалась распоряжения им награбленным.
Фарс отпустил брата и отодвинулся на то расстояние, на котором стоял прежде. Слёз на его глазах не было, кожа лица вовсе не багровела, а вместо жалостливой и грустной физиономии на Парса смотрело уверенное и спокойное лицо.
Я загнал его прямо там, в порту. Одному купцу с севера, что отплывал на рассвете к себе домой, после удачной торговли соболиным мехом в наших краях. Фарс ещё раз громко шмыгнул и одним быстрым движением, машинально подтёр рукавом под носом, хотя под ним ничего скользкого уже и не присутствовало.