Как дела, Майкл? вежливо кивнул в ответ на приветствие гладко выбритый молодой человек с зачесанными назад волосами.
Благодарю вас, Рэндольф, откликнулся Гринвуд, жаловаться не на что.
Как здоровье вашего отца, дорогой Рэндольф? поинтересовался сэр Энтони, окутываясь сигарным дымом. Надеюсь, марокканский климат идет ему на пользу?
В последнем письме он писал, что чувствует себя великолепно, вежливо подтвердил молодой джентльмен. Касабланка очень красивый город, хотя, по его мнению, несколько шумный.
«Интересно, а может, и в Касабланке идет дождь?»
Не забудьте передать ему мои наилучшие пожелания, широко улыбнулся майор.
Разумеется, сэр Энтони. Сразу, как только он вернется в Англию. Если вы не возражаете, джентльмены, я вас оставлю. Рэндольф Черчилль встал, поклонился и, четко повернувшись через левое плечо, ушел по коридору.
Майор секунду смотрел ему вслед, потом коротко взглянул на Гринвуда и вернулся к своему чаю. Размешал ложечкой сахар в чашке сначала против, а затем по часовой стрелке, и снова поднял взгляд на собеседника.
По моему мнению, дорогой Майкл, вы пишете лучше, чем ваш итонский однокашник, сэр Энтони развернул на столике газету. Ваша статья о разочаровании английской молодежи в политике Британии наводит на интересные мысли. «Студенты британских университетов, процитировал он, стали рассуждать не о том, падет ли капитализм, а о том, когда и как это произойдет». Вы действительно считаете, что нынешний Кембридж стал рассадником коммунизма?
Вряд ли сэра Энтони действительно беспокоила эта проблема. Скорее, он просто выбрал очередную тему для дискуссии. С тем же успехом это мог быть вопрос: «Что важнее для империи: противоречия между диалектикой Маркса и эволюционизмом Спенсера или сеть магазинов Маркс и Спенсер. И, разумеется, это не было шуткой. В худшем случае просто гимнастика ума, но, возможно, и нечто гораздо большее, как и случилось в клубе на прошлой неделе во время дискуссии, возникшей, казалось бы, совершенно случайно. Ведь при всей абсурдности темы аргументы в споре должны быть настоящими честная игра превыше всего. Похоже, в конце концов, победу одержали магазины точно в соответствии с соображениями политического экономиста Маркса о примате бытия над сознанием и Спенсера о социальном дарвинизме».
Все не настолько плохо, сэр Энтони. Прошу вас, обратите внимание, что я употребил в статье слово «некоторые». Но, увы, недавний кризис и беспринципность некоторых правительств показали уязвимость капиталистической системы. Боюсь, что Майкл подчеркнул пальцем абзац в газете, в Кембридже, и не только в нем, уже действуют коммунистические ячейки, и только вопрос времени, когда с ними установят связь их иностранные «tovarishchy». А, учитывая, что выпускники именно этих учебных заведений пополняют состав британской администрации он грустно улыбнулся и развел руками.
Несколько пессимистический взгляд на вещи, дорогой Майкл. Хотя это, скорее, забота наших коллег из Пятой Секции[6]. А дело мистера Си[7] и наше, ваше и мое информировать правительство его величества об угрозах империи, исходящих из-за рубежа
Майкл насторожился, похоже, сейчас он получит очередное задание.
И вот здесь у нас возникли некоторые изменения.
Изменения? не дождавшись окончания паузы, задал вопрос Гринвуд. Британия теперь подружилась с Коминтерном?
Скажем так, майор всегда излагал свои мысли предельно осторожно, есть мнение, весьма обоснованное мнение, некоторых достаточно серьезных лиц, он повернул голову в том направлении, куда удалился младший Черчилль, что пока мы высматривали нашествие так называемых «обезьян-бабуинов», возникла опасность со стороны «гуннов».
Судя по лексикону, сэр Энтони имел беседы не только с сыном, но и с отцом, заявившим однажды, что «одержав победу над всеми гуннами тиграми мира, я не потерплю, чтобы меня побили обезьяны», разумеется, имея в виду под «бабуинами» проклятых большевиков.
«Вероятно, подумал Майкл, сохраняя покер фэйс, они встречались, когда начались разговоры о возвращении Черчилля в правительство».
«Это стоит отметить на будущее», решил Майкл, никогда не забывавший, что «зима близко».
Существуют опасения, что германский канцлер Адольф Гитлер трактует термин «Возрождение Германии» слишком широко. В частности, в плане возрождения ее военной мощи. И если правительство прозевает переход количества в качество, Британия может оказаться не столько субъектом, сколько объектом европейской политики. А этого мистер Си никоим образом не хотел бы допустить.
Майор замолчал и начал неторопливо пить чай. Майкл откинулся в кресле.
Прошу прощения, сэр, я хотел бы прямо спросить, какова будет в этой ситуации моя миссия?
Вы, Майкл, стали великолепным журналистом. Это странно, но факт. Впрочем, факт положительный. Я думаю, мы отметим этот момент в вашем досье. Сэр Энтони чуть кивнул, поставив чашку на стол, словно в подтверждение только что высказанной мысли.
Майкл на всякий случай «благодарно» улыбнулся, но и майор, скорее всего, не принял этот скромный жест за чистую монету.
И редакция «Дэйли Мейл» наверняка заинтересуется вашей идеей о цикле статей по англо-голландским экономическим связям. Ну, а если во время своего пребывания в Амстердаме вы выясните кое-что, а еще лучше и не только кое-что, для нас с мистером Си о германо-голландских связях, и не только экономических, как вы понимаете, это очень нам поможет.
«Вот старый лис! Не сказал мы были бы благодарны! Хотя при таком-то более чем скромном финансировании, на что он как бы невзначай жалуется при каждом удобном случае»
Так когда вы собираетесь посетить Амстердам, дорогой Майкл? глаза сэра Энтони неожиданно стали холодными, а взгляд жестким. Не изменился только голос. Очень добродушный голос, можно сказать, расслабленный.
Я планирую встретить там Новый год.
Через минуту он встал, коротко поклонился старшему собеседнику и плавно не щеголяя офицерской выправкой, которой у него, к сожалению, не было, а лишь демонстрируя спортивность, повернулся и направился к выходу.
В коридоре лондонского клуба «Whites» царил традиционный полумрак
Баронесса Екатерина (Кайзерина)
Альбедиль-Николова, Прага.
24 декабря 1935 года
«Сукин сын! От возмущения ее била нервная дрожь, но она этого, разумеется, себе позволить не могла. Не здесь, не с ним, не сейчас. Enfoire![8] Pisser[9] гребаный!»
Скажи, Петер спрашивая, она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с бароном было маленькое, но милое поместье, или, к примеру, в Старой Загоре, там она любила бывать весной. Скажи, Петер, я тебе кто?
Ты?.. голос Петра Таблица, которого она звала на немецкий манер Петером, показался несколько обескураженным. Ты Ну, нельзя же сказать ей, что она просто подстилка, и в данное время его собственная? Ты самая красивая женщина, которую я знаю. Выкрутился.
Вот как? Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase[10] даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым и только тогда задала следующий вопрос: Так ты извращенец, Петер? ее голос не дрожал, а на губах Кейт знала это наверняка блуждала сейчас рассеянная улыбка.
Извращенец?.. опешил Таблиц.
Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, она употребила уличное французское словечко «regulière». И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?..
Так
Остается одно ты извращенец.
Я тебя не понимаю, улыбнулся ей Питер. Этот славянский жеребчик знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.
«Нравилась, поправила себя Кейт. Но больше не нравится!»