Догадываетесь, к чему это привело? Трудно найти сферу жизни, которая не претерпела бы изменений. От официально признанных религий до научных исследований, от бизнеса до жизни ЛГБТ, от массовой литературы до авангардной поэзии все почувствовали, что мир изменился.
Транспорт. Ну да, конечно.
Я наклонился к водителю:
Можете остановиться здесь на пару минут? Я хочу выйти купить сабих[2].
Он поднял большой палец в знак согласия и повернул руль вправо.
Я не хочу сказать, что транспорт не претерпел изменений после появления обменов. Равновесие установилось по-новому, это понятно. Многие люди все еще предпочитали проводить бо́льшую часть времени в своем собственном теле и, если возможно, ездить на работу. Обычный человек хочет оставаться самим собой и по возможности не меняться. Но если работа была слишком далеко или риск пробок, даже не самых страшных, по пути туда был слишком велик, то они просто выбирали новый способ езды автостопом: поиск того, кто живет недалеко от их места работы и работает недалеко от их дома.
Итак, на одном конце спектра были консерваторы, которые предпочитали ездить всюду сами, а на другом те, кто жил в домах без дверей и других входов и выходов. Они могли выйти из дома, только поменявшись телами. В богатых районах некоторых городов можно найти дома, в которые никак нельзя физически попасть и из которых никак нельзя выйти. Полная защита от грабежей и нападений правда, придется заметить, что при этом вы по крайней мере, ваша телесная оболочка выходите из дома только ради на самом деле не выходите вообще.
Так что дорожное движение просто достигло новой точки равновесия когда максимальное количество людей может ездить без пробок.
В том, что касается перелетов, дело обстояло иначе. Многие предпочитали не летать, а меняться телами с друзьями в других странах или с людьми, которые занимались гостиничным бизнесом. Выход браслетов на рынок оказался для авиаперевозчиков роковым ударом и теперь самолеты перевозят в основном грузы, а не людей. Те, кто помешан на перелетах, или луддиты[3], которые против обменов по идеологическим причинам, летают на грузовых самолетах: там еще оставили несколько сидений. Луддиты и я.
Острого соуса побольше, попросил я продавца.
Он поднял полную ложку и показал мне, вопросительно наклонив голову.
Да, столько, ответил я. И побольше баклажанов. В обе порции.
По пути обратно к такси я прошел мимо Меира. У нас такая традиция: каждый раз, когда я тут останавливаюсь, я покупаю две порции. Одна из них для Меира, который живет на лавочке под сосной, в пяти метрах от киоска.
Он читал какую-то тонкую потрепанную, некогда оранжевую книжку. Что-то авторства Исайи Лейбовича[4]. Всякий раз, когда я прихожу, он читает что-нибудь новое: библиографические сокровища, которые люди выбрасывают, лишние экземпляры из библиотек, энциклопедии, которые никому уже не нужны. Он протянул руку, не отрывая взгляда от книги.
Сделай одолжение, сказал он, когда я вложил сабих ему в руку, в следующий раз клади поменьше острого соуса.
Раньше перец тебя не смущал, удивился я.
Теперь у меня от него болит живот, ответил он. Я пытаюсь есть меньше острого.
Хорошо, я записал, сказал я. В следующие разы поменьше острого соуса.
Если тут буду именно я, естественно, добавил он, как обычно.
Не ты так тот, кого ты уговоришь поменяться с тобой, ответил, как обычно, я.
Потом я вернулся к такси со вторым сабихом в руке. Водитель обернулся назад, показал на сабих, потом на сиденье и помахал пальцем. В переводе это означало: «Смотри не напачкай мне тут».
В ответ я тоже поднял палец и улыбнулся. Перевод мог быть: «Все понял, не волнуйся». Но если что всегда можно сказать, что я имел в виду: «Только один раз!»
Он переключил передачу и вернулся на шоссе.
Разумеется, до того, как появились все эти волонтеры, которые дали врачам возможность добираться до больных за считаные секунды, и все эти красавцы, в облике которых вы сможете пойти на свидание, если вы не в восторге от собственного тела, и все эти сантехники и электрики, которые готовы среди ночи переместиться в ваше тело, чтобы залатать течь на крыше или решить проблему с электрощитком, так вот, задолго до этого власти поняли, что всю эту историю с обменами нужно регулировать.
Поначалу они пытались отложить процесс регуляции, чтобы «досконально изучить вопрос личного пространства», все крайние случаи и бла-бла-бла, но давление общества и необходимость отвечать что-нибудь гражданам все-таки убедили соответствующие инстанции, что это куда более срочный вопрос, чем кажется[5].
К браслетам были присоединены устройства, которые фиксировали обмены и кодировали эту информацию, чтобы при необходимости можно было выяснить, кто, когда и с кем обменивался. В каждом браслете хранился список обменов, произведенных с его помощью.
Естественно, в результате возник огромный черный рынок взломанных браслетов: таких, из которых сумели вытащить устройство фиксации, или даже таких, в которых можно было стирать или изменять записи об обменах.
Черный рынок взломанных браслетов существовал многие годы. Анонимные браслеты, одноразовые браслеты, которые после использования обнуляют память, браслеты, данные в которых можно редактировать. Я знаю, как это работает. Если вы дадите мне браслет производства одной из крупных фирм, я наверняка вспомню, как его открыть, покопаться в нем, добраться до внутреннего механизма и поиграть с его настройками. Но в конце концов я перешел на более легальную работу.
Итак, появились два вида обменов: обычные, законные, которые совершает большинство людей, и «черные», пиратские обмены, которые нельзя отследить. Ими пользовались преступники, террористы, иногда военные и просто те, кто по той или иной причине не хотел, чтобы стало известно, что они делают. Приватность это монета, которая уже давно истерлась. Сегодня на такие монеты ничего не купить, но некоторые люди по-прежнему собирают их не то из принципа, не то по привычке.
Но не столь важно, какой вид обмена вам по душе обычный или пиратский. Важно, что мир вокруг вас изменился.
Теперь вы живете в мире, в котором философы спорят, что́ доказывает появление новой технологии: что тело и дух существуют отдельно друг от друга или, напротив, что и то и другое материально. В мире, в котором религиозные наставники убеждают свою паству, что, если кто-нибудь согрешит, находясь в чужом теле, грех все же зачтется ему; в мире, в котором дебильные кинокомедии без конца жуют тему «я обменялся, но не знаю с кем», а драмы вновь и вновь прорабатывают сюжет «я совершил ужасный поступок, находясь в чужом теле, признаваться ли в этом?».
Десять лет назад Фрэнсис Пайк исчез. Точнее, его тело все еще с нами, но где именно находится он сам неизвестно. Наверное, он примкнул к «коллективу обменивающихся» группе людей, которые определенным образом настроили свои браслеты и обмениваются друг с другом случайным образом, раз за разом.
Когда Пайк перестал появляться на публике, а люди, которые видели его, сообщили, что он ведет себя как-то странно, стали обсуждаться две версии событий: либо Пайк сошел с ума, либо ему надоели слава и внимание, которые принесли ему браслеты, и он решил залечь на дно. Вторая версия звучала более убедительно.
Наверное, где-то живет прыщавый парень, смуглый, с красными глазами, устами которого улыбается окружающим лауреат Нобелевской премии.
Появились законы. Множество законов. В большинстве своем люди обменивались далеко не каждый день, а если все же обменивались, то с одними и теми же знакомыми. Доверие по-прежнему было ходкой монетой, и чаще всего достаточно было переброситься с человеком парой фраз на заранее определенную тему, чтобы понять, кто перед тобой на самом деле. Но для всех остальных случаев странных происшествий, обманов, всех ситуаций, когда человек, намеренно или нет, заставляет вас сомневаться, требовались законы. Производители браслетов обязаны были хранить записи об обменах, в которых участвовал каждый браслет; обмениваться с кем бы то ни было без его разрешения было запрещено; был установлен минимальный возраст, когда можно начинать пользоваться браслетами (в большинстве стран он колеблется от шестнадцати до девятнадцати; браслет это как транспорт или нет?). Суд вынес прецедентное решение[6]: в случае совершения преступления ответственность несет не тот, в чьем обличье оно было совершено, а тот, чья душа была в этом обличье. Целый мир законов, призванных упорядочить все это дело, и, разумеется, в этих законах обнаруживались лазейки.