Ты уже был в полиции?
Да. Только что вышел оттуда.
И рассказал им обо всем?
Тут я засомневался.
Да. Точнее, почти обо всем.
Почти?
Я не рассказал им о Тамар, ответил я. Не сказал им, что внутри, скорее всего, была Тамар.
Ты идиот?! Это же самое важное!
Я рассказал, что Ламонт приходила ко мне посоветоваться о курьерской работе, что я не узнал ее. Это, кстати, наполовину правда: поначалу я действительно ее не узнал.
Почему?
И еще я рассказал им о выстреле, описал все, что видел. Но рассказывать о Тамар мне показалось неловко.
Ты спятил? Почему ты не рассказал им?!
Действительно, почему я не рассказал им?
Потому что боялся, что это переведет меня в разряд подозреваемых. Потому что у меня нет доказательств. И почему я должен сообщать им эту не вполне законную деталь? А может Что это был за тихий голос, который как-то умудрился убедить меня, что Тамар это мое, только мое, чем я не имею права делиться? Пусть лучше думают, что убита Кейтлин Ламонт. Ведь убийство Кейтлин Ламонт будут расследовать как надо, не жалея денег, а убийство Тамар Сапир не факт
Тамар моя, и я не хотел рассказывать о ней. Я узнал секрет и не хотел им делиться. Ведь в любом случае
Никто мне не поверит. Это просто переведет меня в разряд подозреваемых: теперь я тоже буду причастен. У меня нет доказательств, сказал я Гиди, теперь это уже не важно.
Сейчас я все брошу и приеду в «Паопаб» только для того, чтобы дать тебе по морде. По хриплому голосу курящей горничной было явственно слышно, как он терял терпение. Это важнее всего на свете!
Но у меня нет
Это мотив! закричал он. Если эта история правда и Тамар действительно была в теле Кейтлин Ламонт, у Ламонтов есть тысяча причин избавиться от нее.
Я Мне кажется, честно говоря, что эта мысль промелькнула у меня в голове. Да, она, видимо, промелькнула и оставила следы, поставила палатку, накрыла стол, достала гитару
Ты дебил. Тамар пробовали убить. Пробовали и убили. Ты скрыл от них самое важное.
Я я не понимаю, как это не пришло мне в голову, ответил я.
Гиди помолчал и наконец сказал:
Пришло-пришло, и еще как, а ты врун.
Я
Ты думал об этом и решил не рассказывать.
Но мне же точно не поверят, сказал я.
Почему нет?
Потому что мое слово будет против
Против кого? Против чьего слова?
Против слова Ламонта, тихо сказал я.
И?
И если в этом деле действительно замешана Тамар, а я единственный, кто это знает
Именно так, ответил он.
Значит, теперь и я на прицеле. Если я знаю, что это была она, то я следующий. Потому-то я и не хотел рассказывать. Не потому, что Тамар только моя, а просто потому, что я трус.
Послушай-ка меня, сказал Гиди. Мне уже надо идти, поэтому слушай внимательно.
Слушать я не хотел. Он собирался сказать мне правильные вещи, но я не очень-то хотел их услышать. Мой мобильник тем временем вибрировал новый входящий звонок. Я посмотрел на экран. Номер незнакомый. Я могу ответить на этот звонок и избавить себя от необходимости слушать правильные, но неприятные советы Гиди. Но нет, я не смог. И снова поднес мобильник к уху.
Сейчас ты встаешь, сказал он, платишь и возвращаешься в участок. И рассказываешь им обо всем. Включая то, что рассказала тебе Тамар. Даже если ты сам в этом не уверен, даже если может оказаться, что это двойное вранье: что к тебе приходила мадам Ламонт и она пыталась тебя использовать. Или вообще кто-нибудь третий. Не тебе решать, что важно, а что нет. Ты просто должен рассказать.
И что тогда? Либо мне не поверят и я сам окажусь в опасности, либо поверят и я окажусь в опасности.
Если в этом есть хоть крупица правды, это мотив. А это значит, что есть неплохой шанс, что Ламонт пытался заставить ее молчать. И они будут тебя охранять, для них ты станешь важным свидетелем, которого надо беречь как зеницу ока. Я знаю, что ты сам об этом думаешь
А что я думаю? Я думаю, что мне нельзя полагаться на них, что я не могу на них положиться. Я уже видел, чего стоит их защита свидетелей. Они не смогут меня защитить. Я не могу переместиться в другое тело, и они не смогут меня уберечь
Но с тех пор, как с твоим отцом произошло то, что произошло, многое изменилось, и, если ты убедишь их, что твоя информация важна, они будут тебя охранять, честное слово. Нельзя скрывать эту информацию.
Но
А если они узнают об этом как-нибудь еще из данных браслетов или каким-нибудь другим способом, ты автоматически превратишься в одного из подозреваемых. Понимаешь?
Знаешь что, я ненавижу тебя.
Да, понимаю, сказал я. Но, Гиди Если я расскажу им слишком много, они начнут копать. И узнают обо мне всякое разное. Ну, ты понял.
Дан, послушай, мы не во всем согласны, но мы оба знаем, что именно это сейчас надо сделать. Ты умный парень, я тебя знаю. Иди сейчас и расскажи им. Если они узнают что-нибудь не то о тебе, мы будем решать эту проблему, когда она возникнет. А теперь вставай и иди в полицию. Я позвоню тебе, когда смогу. Сейчас мне пора, сказал он.
Послушай, Гиди, я Может, лучше будет, если я сначала найду какое-нибудь доказательство тому, что она рассказала? Иначе иначе это просто будет без толку. Это будет риск без
Пока. Он положил трубку.
Отлично. Последняя его угроза звучала маловероятно. Уж если кто-нибудь вроде Ламонта планирует обмен так, чтобы не оставить следов, то он не будет пользоваться браслетом, записи в котором можно проверить. Он воспользуется взломанным браслетом. Поверьте мне, я в этом понимаю.
Я снова оглянулся, посмотрел, кто сидит в пабе.
С одной стороны обнимается парочка, с другой трое солдат смеются над грубой шуткой. Через два стула от меня сидел пожилой человек в кепке. Перед ним стоял стакан, полный наполовину, а сам он уткнулся в экран телевизора.
Обычные люди не знают этого мира. Девяносто девять процентов населения носят легальные исправные браслеты. Газеты, может, и пишут о всяких экзотических и странных обменах, но как раньше большинство людей ездили на машинах, чтобы добраться из точки А в точку Б, а не для того, чтобы скрыться от полиции, так и сейчас они покупают браслет одного из крупных производителей, выбирая прежде всего хороший дизайн и всякие функции (возможность синхронизировать его с телефоном или отложенный обмен).
Им важно, чтобы браслет был водостойким; возможно, им важно, чтобы у него была гарантия на три года, на пять лет, на всю жизнь. Но в результате они используют его только для того, чтобы встречаться с друзьями в более молодом теле, чтобы иногда ездить в отпуск, чтобы осуществить какую-нибудь мечту или отдохнуть от изматывающего воспаления легких. Девяносто девять процентов.
И поскольку они законопослушные граждане, их не беспокоит, что браслеты хранят историю их обменов. Приватность? Да ладно. Так удобнее всем. Можно идти по улице и не бояться, что кто-нибудь пырнет тебя ножом и тут же «сбежит» в другое тело, не оставив никаких следов. А риск, что полицейский задержит тебя за нарушение общественного порядка на какой-нибудь шумной вечеринке и обнаружит, что пять лет назад ты совершил какой-то стремный обмен, не так уж страшен. Да ну, пустяки.
Если вам нечего скрывать, то нет причин напрягаться по этому поводу. Приватность ушла в прошлое.
Я встал из-за стойки и направился в туалет.
У входа туда все еще висел старый проводной телефон.
Людей, которые хотят, чтобы никто не знал, где они, что и как, становится все меньше.
Это могут быть анархисты, борцы за права человека, действующие в тех местах, где не стоит бороться за права, журналисты-расследователи, эгоцентричные параноики, которые уверены, что весь мир сгорает от любопытства и жаждет узнать, что не далее как на прошлой неделе они обменялись с одним смазливым испанцем и пытались кадрить девиц на пляже в Барселоне. (В какой-то мере они правы: мир и правда хочет знать о них такие вещи. Но только чтобы получить возможность что-нибудь им продать.)