Ну что тебе за дело?! возмущались мои близкие, измученные мною до предела бесконечными вопросами, Всё это было так давно! Какой-то ненормальный интерес!
Ужасно впечатлительный ребёнок! жаловалась мама, Лучше б не рассказывали ей!
Ну всё-таки, скажи! А то не буду спать! в ход шли и уговоры, и шантаж.
Да боже мой! Как ты не понимаешь? Паводок был сильный оттого, что разорвало-то ту самую трубу вблизи оврага, и потоком мощных вод всю улицу и смыло!
А, теперь понятно
Короче, постепенно я уверилась масштабы той далёкой катастрофы мои взрослые «слегка» преуменьшали, дабы не пугать меня напрасноведь что уж было то прошло, и поросло быльём, как говорится И, забежав вперед, тут нужно рассказать, что бедствие такое повторилось позже, нам уж было по пятнадцать, когда вновь подземные ключи засыпанные мусором, едва живые всё же подточили наши старенькие улицы. Опять, как много лет назад, довольно сильный оползень наметился в овраге, теперь уж и седьмая улица мало-помалу начала сползать и разлезаться, повалились шаткие заборы, покрылись трещинами старые сараи, гаражи, а вслед за ними и кирпичные дома. Жильцов опять селили в новые квартиры, но на сей раз наводнения не вышло, и никто не пострадал. И снова обвиняли бедную Маришку, после склон всё как-то укрепляли, приезжали важные-бумажные комиссиии что-то говорили, говорили Меня уже и не было в ту пору на петляющих и старых наших улочкахи дома, где жила я прежде, не было давнохотя Маришка тут и вовсе ни при чём. Но до сегодняшнего дня я не рассказывала ни одной живой душе, что в тех далёких снах, совсем ребенком, я видала страшное: плывущих вдоль по полноводной, и бурлящей в ярости Маришке, мертвецов белёсо-синих, вспученных, похожих на несвежие кошмарные селёдкис равнодушными стеклянными глазамис волосами, распустившимися на воде диковинными мёртвыми цветами Они всё плыли бултыхаясь на стремнине и скользя, и постепенно опускались глубже, глубжев подземелье под рекойа я о ужас! опускалась вслед за ними И смотрела, как в глубокой самой глубине там, под водой они внезапно оживают! Как включаются холодным, нестерпимым светом их остановившиеся взглядывот они уже танцуют жуткий, заплетающийся танец, волосами и руками обмотавшись в тесном хороводе, одинаково одетые в струящиеся белые одежды, в пятнах плесени на теле, и с венками из увядших мёртво-жёлтых водяных кувшинок на ужасных, вспухших головах В тех, давнишних снах мне приоткрылась тайная и страшная дорога в подземелье, где убитая Маришка образует Озеро Всех Мёртвых, утонувших на реке; путь в него лежит через подводную пещеру там, на троне из сплетённых топляков-корней спит древний Речной Царь, а вкруг него русалки и неведомые твари; и утопленники-люди потихоньку обрастают тиной, водорослями, всякой шелухой; становятся такими же, подвластными Царю, речными духами, болотными огнямиТот сон и страшный, и до жути настоящий, возвращал меня в подводную пещеру не однаждыи никто из страшных обитателей её меня не видел и не замечал; зато уж я отлично их видала и могла б потрогать каждый волосок русалки, если б захотела А в последний раз вернулась я в Маришкину пещеру прямо накануне нашего отъездаи меня заметили! Как будто и узнали окружили, повлекли к Подводному Царю Он был прозрачно-неживой, зелёный, словно старое стекло, и с бархатными пятнами на тонкой, будто жабьей, кожеа глаза печально-жёлтые, как мёртвые кувшинкиочень старые, усталые до боли, но не злые и не страшные почти Мне показалось, что со дня последней нашей встречи он ужасно постарел, как только может постареть такое ужасающе отвратное и дряхлое чудовище Царь медленно разглядывал меня скользящим липким взглядом, а потом сказал, дотронувшись противным, мокрым пальцем между глаз:
Плыви! И никогда не возвращайся. Будем ждать Запомни! Все мы будем ждать!
Бесчисленное множество различных вариантов с той поры обдумывала я, решая что же означала та загадочная фраза? Почему «все будут ждать», ведь мне велели больше никогда не возвращаться? И чего же в целом они ждут? Утопленников, ставших новыми рабами для Царя, мне было вовсе никогда не жаль; и катастрофа, смывшая всю улицу и многих обитателей в придачу, представлялась мне довольно справедливым возмещением страданий бедной и загубленной Маришки Постепенно стало мне казаться, словно я забыла что-то очень-очень важное, связанное как-то с наводнением, Маришкой, водяными обитателями, всей этой реально-нереальной чертовщиной Там, во сне, я больше понимала, чем теперь Сколько-нибудь внятных объяснений так и не нашлось, и постепенно старый сон забылся, потускнел и больше никогда не возвращался. Сравнительно недавно, делая наброски к этой самой вещи, я внезапно поняла, что значило: «Плывине возвращайсябудем ждать» И всё сложилось, наконец-то, на свои забытые места. Ну а тогда, в овраге, разумеется, до этого мне было далеко! Мы просто шли и весело болтали о Маришке, наводнениях, несметных и богатых кладах, что по слухам, схоронили здесь неоднократно; и даже в наше время изредка кому-то попадались странные старинные монетки, черепки, кусочки из металла непонятно от чего, а также неизвестно чьи обглоданные кости, чаще всего лисьи и собачьи, но не факт, что только эти Втроём плутая по сугробам восемь ног и хвостик мы ушли довольно далеко, но никакой прекрасной горки для катанья так и не нашли. Стало и смеркаться солнце зимнее уходит рано на покой, и мы решили возвращаться. Заблудиться-то, конечно, не могли: ведь снегопада не было, свои следы отлично привели бы нас обратно. На полдороге что-то вдруг блеснуло у подножия обрыва, начисто обглоданного ветром. Не сговариваясь, мы кинулись к предметуи скорей раскапывать находку в мёрзлой смеси из песка и льда. Лада почему-то помогать нам отказалась, горестно и тяжко подвывая Блестяшка оказалась тускло-желтой пряжкой на давнишнем полусгнившем кожаном ремне, а дальшедальше раскопалась рваная коричневая ткань, скрывавшая собою что-то жесткое и длинноепохожеепохожеена кость?! Осознание возможной страшной принадлежности находки словно приморозило нас к местумы стояли и смотрели, а сказать друг другу ничего и не могли, и всё внимание сосредоточилось на этой жуткойвещи, расковырянной из стылой неподатливой земли. Наконец, моя собачка, бросив выть, превозмогая страх, к нам подбежала ближе и прорезала висящее молчание визгливым тонким лаем! Тут же мы с Оксанкой, словно по команде, кинулись что было сил обратно к завидневшемуся в сумерках подъему прочь отсюда! Прочь, наверх, домой где нету разных ужасов, тепло трещит дровами печка, бабушка нальёт горячий чай Скорее, ох, скореевот уже и улицамы выбрались, мы дома! Никто, по счастью, нам не встретился тогда лихие люди были бы неважным дополнением к такому вот походу, нам и найденного было за глаза! В Оксанин дом нас затянуло словно вихрем тяжело пыхтя и отдуваясь, стягиваем валенки и мокрую одеждуво дворе скулит и плачет Ладабабушка выходит из сеней и смотрит с удивлением на нас:
Ишь как набегались! Инда гнался за вами ктосымай, сымаймокро-то! Ох, все ноженьки насквозь Сейчас, сейчас, с малинкой чаю будем питьда Ирынька ужо домой и побежит а то уж поздно будеттёмно
Тепло. Спокойно. Безопасно. Весело поёт пузатый чайник на плите, и булькают у бабушки кастрюльки Трещит, дрожа и рассыпая яркие оранжевые искры, ласковый огонь домашний и уютный, пожирая длинными своими языками бессловесные дрова Обеим выданы сухие, шерстяные, тёплые носки, по чашке обжигающего чая и бальзам от всех болезней и тревог малиновое дивное вареньеТем вечером, в уютной кухоньке у самого оврага, среди друзей и мирной тишины, в моей чудной и беспокойной голове наклюнулся затейливый сюжет не сказка и не быль, а что-то между ними после я определила свою повесть как легенду, и, не долго думая, так про себя её и назвала: