А у меня, признаться, и кандидатуры-то подходящей на примете не было. Я всего одиннадцать месяцев прожил дома после армии. Успел, правда, погулять сначала с агрономшей приезжей, потом с учительницей, тоже не местной (свои девчонки-ровесницы или учились в это время в городе, или уже повыскакивали замуж); что-то у меня ни с одной не склеилось, и на них потом женились мои приятели.
Тем не менее, невеста для меня отыскалась: была на примете девчонка, не местная, жила на той стороне Иртыша. Родители наши дружили и наезжали иногда друг к другу в гости. Вот её-то я и привёз в свою бывшую холостяцкую двухкомнатную берлогу. Сыграли свадьбу и зажили чин по чину.
КОСТИ МАМОНТА В ВАННОЙ
Бутылки все сдал, ванна опять освободилась, но водопровод до сих пор не был налажен. Тогда мы в ванне стали хранить картошку, а в самом помещении я стал складировать кости мамонтов. Я их находил на берегу Старицы, древнего русла Иртыша, куда ходил ловить ельцов и подъязков, и, как давний любитель старины (ещё с детства мечтал стать археологом), не мог пройти мимо таких артефактов, а тащил их домой. Вскоре в ванной комнате скопилось центнера два древних костей: огромная голень мамонта (как я только допёр её!), пара обломанных бивней, несколько зубов, рёбра, ещё что-то.
Они скоро стали пересыхать и осыпаться, а что с ними делать, я не знал. Областной музей, куда я позвонил и великодушно согласился передать им свою бесценную коллекцию, причём даже бесплатно, выступил с обратным предложением, суть которого заключалась в том, что я сам должен привезти им эти кости. То есть найти машину, погрузить это мамонтово кладбище и отвезти в Павлодар, до которого около двухсот километров.
Когда жена, в очередной раз напугавшись вида этих костей, чуть преждевременно не родила, я погрузил их на санки и отвёз по первому снегу в школьный краеведческий музей, чему там тоже не очень-то обрадовались у них своих костей некуда было девать. Тем не менее, приняли и спрятали до поры до времени в запасник. И ванная комната снова приобрела свой первозданный вид. А вскоре в доме отремонтировали водопровод, и у нас появилась вода. Правда, только холодная. И поэтому мыться мы предпочитали ходить в общественную баню, а не греть дома воду в вёдрах, чтобы наполнять ею ванну.
В этой квартире мы прожили семь с половиной лет. 1980-й стал переломным в моей жизни. Я решил бросить газету платили в ней мало, хоть запишись, вместе с гонорарами получал максимум сто шестьдесят рублей (начинал вообще со ста пятнадцати). Ну и жена на своей швейной фабрике зарабатывала около сотни, изредка чуть больше. А ведь надо было одеваться, приобретать обстановку, содержать растущую дочь. Не мог я себе отказать и в поддержании затратных вредных привычек.
Так что хоть я и любил свою работу, но постоянная нехватка денег, когда приходится то и дело занимать «до получки», мне надоела. И я уволился из газеты и уехал сам в Экибастуз, где разворачивалась грандиозная всесоюзная стройка, на которой, говорили, даже обычные землекопы запросто получают по три сотни. А я, если вы помните, был сварщиком четвёртого разряда, так что на работу должен был устроиться с ходу. Ну а со временем решил бы и жилищный вопрос и перевёз семью.
ПЕРЕЕЗД В ЭКИБАСТУЗ
На первое время меня приютила моя двоюродная тётка, тётя Галя. Она с мужем и четырьмя детьми жила в четырёхкомнатной квартире. Давно, ещё в начале шестидесятых, она, неожиданно овдовев (муж разбился на мотоцикле), списалась с моим отцом, её двоюродным братом, и в поисках лучшей доли уехала из Волгограда к нам. Тётя Галя (вообще-то правильно Гульшат-апа), сама ещё молодая синеглазая красавица, привезла с собой и кукольной красоты четырёхлетнюю дочку Гульсину (на русский манер её тоже почему-то называли Галя, хотя явно просилось имя Гуля), которая, завидев у нас во дворе петуха, подбежавшего к ней знакомиться, испуганно закричала мне:
Убей его! Убей!
«Ишь ты, горожанка ещё мне! фыркнул я тогда про себя. Петуха никогда не видала, а туда же: убей!»
Тётю в том же году высватал и увёз к себе в Иртышск отцов земляк Шамиль, работавший электриком в пожарном депо. Мужик он был ничего, даже симпатичный, но очень уж смуглый, просто цыган какой-то. Но тётку он, похоже, устраивал, и вскоре обе Гали перебрались с Шамилем на пароме на ту сторону Иртыша. А в семидесятых, когда их всех стало уже шестеро, переехали в Экибастуз, где Шамиль, как ценный работник (хотя что ценного было в его профессии электрика?) и многодетный глава семьи, быстро получил сначала трёхкомнатную квартиру, а затем и четырёхкомнатную.
Не скажу, чтобы мне сильно обрадовались (кроме Шамиля, которому моё появление дало легальный повод для выпивки, чем он немедленно и воспользовался), когда я объявился на пороге той самой четырёхкомнатной квартиры. Но долг, как говорится, платежом красен, да и родственные узы обязывали. В общем, вопрос был решённым: мне выделили комнату отсутствующей по причине обучения в мединституте старшей дочери тёти Гали Гульсум. Конкретных сроков, сколько я здесь могу жить, никто не называл, но и так понятно было, что чем быстрее я решу вопрос с трудоустройством и получением жилья, тем будет лучше для всех.
И вот, после того как встретился с работающим в Экибастузе своим земляком (адресом я запасся заранее и нашёл Серёгу вечером в семейной общаге неподалеку от приютивших меня родственников, и он рассказал, как ему работается в домостроительной бригаде, сколько им платят и что им очень нужны сварные), я прогуливался апрельским тёплым деньком в приподнятом настроении по улице Строительной. Мимо, разбрызгивая лужи, часто проезжали легковые машины и автобусы. И вдруг услышал, как кто-то зовёт меня по имени.
И СНОВА В РАЙОНКУ!
В недоумении завертел головой: кто бы это мог быть? Я ведь практически никого не знал в Экибастузе. И тут вижу: впереди меня, метрах в двадцати, притуляется потрёпанная «Нива», а из кабинки высунулся и машет мне рукой не кто иной, как наш бывший ответственный секретарь Кишкунов!
Он получил назначение редактором в ту же газету, что и Калиновский до него, после объявления последнего пропавшим без вести. У Владимира Мартыновича судьба сложилась трагически: он психически заболел, долго лечился, потом его забрал к себе родной брат, живший в одном из совхозов Иртышского района. А там Калиновский однажды вышел из дома, и никто его больше не видел ни живым, ни мёртвым. Вот Кишкунов и занял его место.
«Если будет звать в газету, ни за что не пойду!» поклялся я себе, с улыбкой направляясь к машине. Поздоровались, похлопали друг друга по спине. Кишкунов, оказывается, ехал к себе на обед. Пригласил меня отобедать у него. Мне всё равно пока делать нечего было, и я поехал. А дома, под пельмени и водочку с груздочками Леонид Павлович и сосватал меня, клятвоотступника, к себе в газету «Вперёд». На должность завсельхозотделом.
Квартиру я тебе сделаю через райком как нечего делать, уговаривал меня Кишкунов, подкладывая мне пельменей и подливая водки. На стройке ещё неизвестно, когда ты её получишь. Знаешь, сколько народа здесь мается по общагам да времянкам? Годами ждут! А я тебе гарантирую: через пару месяцев хата у тебя будет! С зарплатой всё нормально будет: в облполиграфиздате мне сказали, что ждут повышения со дня на день, гонорарами тебя обижать не буду. Идёт?
И я сломался и пожал протянутую мне будущим редактором руку. И уже через день катил в редакционном «уазике» в какой-то совхоз кажется, «Саргамысский» за материалами для газеты.
Квартиру мне Кишкунов пробил только через полгода, двухкомнатную в панельном доме,