Чуть в стороне стоял молодой Костас в коротком пеплосе[3] и сандалиях с ремнями до колена. От скуки он, зацепившись за нижнюю ветку дерева, повис на одной руке. Мышцы напряглись, и Костас улыбался от приятного ощущения силы в своём совершенном теле.
Перестав бежать, Езекия остановился, восстанавливая дыхание, и медленно подошел к Саломее.
Я поспешил, когда тебя увидел, здравствуй.
Тонкая ладонь из-под прозрачной накидки показала на землю.
Садись сюда, а то мне скучно.
Сев на песок у ног девушки Езекия с любовью разглядывал проступающие под воздушной тканью черты лица Но одновременно его раздражал вцепившийся в ветку высокий молодой мужчина в греческой одежде и гладко выбритый.
А кто тот человек? Охранник?
Не оглянувшись, Саломея равнодушно перебирала серебряные бляшки на вороте верхнего платья.
Нет, учитель. Мне мама его в Греции купила.
Мелкие камешки мешали сидеть на голом песке, и Езекия подвинулся, пересев на край ковра Саломеи.
Учителей, мне кажется, не покупают. Его наняли для тебя?
Улыбнувшись девушка дотронулась пальчиком до носа Езекии, отчего Няня закашлялась, возмущённая вольностью воспитанницы. Но Саломея её кашля «не услышала».
Какая разница? Два года он со мной. Четыре языка преподает, гимнастику. Он в перерывах чтенья заставляет на мостик встать, сесть на шпагат, иль колесом пройтись по дальнему двору, пока не видят священники или мужчины.
Встав, Саломея скинула на голову Няни воздушную накидку и отошла от края обрыва. В очередной раз Езекия поразился странному цвету её волос тёмно-рыжий, в отца. Глаза девушки, зелёные, с карими ободками, смотрели на него насмешливо.
Ещё раз быстро взглянув на Езекию, Саломея подняла руки вверх. Чуть качнувшись она неожиданно сделала три раза подряд «колесо», мелькнув ногами со звенящими браслетами на щиколотках и руками в браслетах до локтя И встала, запыхавшись. Лёгкие шаровары обтекали стройные ноги, одежды ниспали облаком, четыре бронзовые косы змеями разлетелись и не сразу успокоились на груди и спине. Появился румянец на щеках, грудь под расшитой длинной рубашкой вызывающе торчала.
Зрелище настолько впечатлило Езекию, что он молчал несколько мгновений.
Да разве женщинам такое можно?
Поправив рукава, Саломея преувеличенно легко вздохнула.
Мне можно всё, я дочь Иродиады.
Ощущая по всему телу пот от шокирующего действа, Езекия вытер ладони о длинную рубаху. И говорил, стараясь не смотреть на Саломею, вид которой доставлял боль от её совершенства и его собственной влюблённости.
О, Саломея, ты за полгода так похорошела!
Стянув с головы флегматичной Няни свою накидку, Саломея накинула её на себя, оставив лицо открытым, и посмотрела на Езекию взглядом, от которого его влюблённость перешла в отчаяние.
Я знаю. Два дня об этом гости говорят. И завтра скажут сотню раз. Уж надоели. Резко взмахнув рукой, она показала назад. Смотри, в той стороне виднеется то море, пересолёное, в котором невозможно утонуть.
Вытерев ладони о рубаху ещё раз, Езекия согласно кивнул.
Безжизненное озеро, я знаю. Бабуля еженедельно велит ей привозить оттуда грязь. Сидит в ней по полдня и ждёт, когда помолодеет.
Езекия обернулся в сторону каравана. За ними всеми наблюдала Сара из своей палатки-портшеза. Особенно внимательно женщина рассматривала Костаса.
Повернувшись, Саломея медленно пошла по тропинке к крепости и Езекия поспешил за нею.
Тяжело встав, Няня сложила скамейку и побрела за воспитанницей. Костас спрыгнул на землю, скатал ковёр, положил на плечо, и пошел в процессии последним.
Ни Саломея, ни Езекия не обращали внимания на сопровождение. Юноша шел, заглядывая девушке в лицо.
Я То есть бабушка и я, подарков привезли тетрарху, Иродиаде и тебе, на трех верблюдах.
Саломея скупо улыбнулась Езекие.
Спасибо, я люблю подарки. А ты, ведь, самый богатый жених, наверно, в Галилее?
От горячего дуновения ветра с головы Саломеи в воздух поднялась накидка, и Езекия подхватил её, не дав упасть на песок.
Ну-у, если не считать тетрарха и Первосвященника, то да. У них налоги и голуби для жертвоприношений. Менялы меняют деньги в храмах вот самая из прибылей. В моей семье торговля мясом. И бабушка надёжно держит в руках расчёты. Но тот, кто в Галилее считается богатым, в другой стране, уже в рядах середняков На секунду отвлёкшись, Езекия нахмурился. А почему в той стороне снуют стервятники, что им так вкусно?
Справа от ворот крепости десятки огромных птиц парили и резко ныряли в пропасть, пронзительно и противно крича от удовольствия.
Сморщив носик, Саломея брезгливо отмахнулась.
Не обращай вниманья, не смотри. В ту сторону кидают отходы с кухни, мусор и рабов.
Проследив за полётом больших орущих птиц, держащих в клювах мерзкие куски отбросов, Езекия перевёл взгляд на девушку.
За что рабов?
Взяв за край шелковую ткань, оставшуюся в руках юноши, Саломея потянула её к себе.
Ну, как обычно. За всё. Их негде хоронить, здесь мало места, и их кидают в пропасть. Отдай накидку, я слишком загорю.
Прежде чем отдать накидку, юноша поднёс её к своему лицу и вздохнул девичий дурманящий запах.
А что ты делаешь по вечерам? Тебе не скучно?
Надевая на голову лёгкую ткань, Саломея остановилась.
Скучно. Когда жара спадет, я с женской половины сбегаю от бесконечных сплетен о мужьях и свадьбах. Иду к Крестителю. Он мало говорит и хорошо молчит.
Взгляд Езекии изменился.
А мне? Мне можно вечером прийти? Я столько слышал о Мессии.
Чуть отодвинув юношу, вставшего посередине тропинки, девушка пошла вперёд, не сомневаясь к вниманию к своим словам.
Конечно можно. Он принимает всех. Хотя в последние дней десять устал и начал прятаться в своём подвале от постоянных просьб помочь советом или замолвить слово пред Антипой, чиновниками иль кем ещё.
Езекия робел перед Саломеей, но любопытство пересиливало.
А мама как? Ведь он ее хулит. Все страны знают, что Иродиада нечестно вышла замуж за Антипу.
Споткнувшись, девушка остановилась и посмотрела на Езекию, удивлённо улыбаясь.
Нечестно? Знаешь, Езекия, не наше дело лезть в дела царицы. Уверена, что мама постепенно всех убедит в том, что ей удобно.
Дворец. Покои Аслима.
Советник Иродиады, Аслим, долго вглядывался в своё отражение. Отполированная бронзовая поверхность круглого зеркала на тяжелой подставке, показывала хищный, чуть оплывший профиль семитского лица с короткой ухоженной бородкой. Длинные волосы, умащенные миррой, чёрными волнами спускались на плечи. Золотой обруч на лбу сохранял тщательную причёску. Оставалось чуть смазать губы подкрашенным оливковым маслом.
Поправив на шее сапфировое, в серебре, ожерелье, Аслим отодвинул зеркало. Выученный раб тут же сел у ног хозяина, стал надевать позвякивающие, праздничные сандалии, завязал ремни. Поцеловал колено советника.
Пора другую обувь заказать.
Напомнишь вечером, а я иду к царице.
Легко встав, Аслим взял витой посох, украшенный резьбой, и пошёл к выходу из комнаты. Отогнул тяжелый, расшитый разноцветными узорами шерстяной полог, закрывавший вход в его покои, он вышел в атриум[4], на террасу над внутренним двором дворца. Его ноздри уловили ароматы духов и запах заготовок блюд с кухни.
Подняв подбородок выше, Аслим через террасу вошел в широкий коридор дворца. Стены и оконные проёмы переливались развешанными на них лёгкими разноцветными полотнами.
Повернув налево, стуча посохом, советник, небрежно кивнул стражнику и вошел в светскую часть покоев Иродиады.
Дворец. Светская часть покоев Иродиады.
Сидя на гладкой кожаной подушке, рабыня Нубийка лениво тянула то в одну, то в другую сторону витые шнуры тяжелого полукруглого опахала, прикреплённого к потолку. В полумраке тускло блестели медью пока ещё незажженные светильники и драгоценные вышивки на подушках, разбросанных по коврам и диванам.