Чувства, предназначенные для защиты представителей его вида, исконных обитателей джунглей, прекрасно приспособились к условиям большого города. Здесь просто суше и гораздо больше плотоядных.
Библиотекарь подобрал прежде ненужный галстук-бабочку и очень тщательно обвязал им голову, так чтобы походить на самого настоящего воина камикадзе. Потом отшвырнул партитуру и несколько секунд смотрел перед собой пустым взглядом. Инстинкт подсказывал, что отдельные ситуации требуют музыкального сопровождения.
И все же некоторых очень важных деталей этому органу по-прежнему недоставало, а именно: педали Грома, 128-футовой трубы Землетрясения и дополнительной клавиатуры, отвечающей за животные звуки. Однако, умело оперируя в басовом регистре, еще можно было произвести достаточно волнующий эффект.
Библиотекарь вытянул руки и пощелкал суставами пальцев. На это потребовалось какое-то время.
А потом библиотекарь заиграл.
Призрак, словно танцуя, балансировал по краю балкона, скидывая вниз шляпы и театральные бинокли. Публика некоторое время оторопело наблюдала, а потом начала хлопать. Зрители не совсем понимали, каким образом столь неожиданный поворот вписывается в сюжет, но это ведь, в конце концов, опера.
Добравшись до центра балкона, Призрак спрыгнул в проход, бодро взбежал по ступенькам примерно до середины, а потом вдруг развернулся и, набирая скорость, помчался обратно. Достиг бортика, подпрыгнул, оттолкнулся, взлетел над аудиторией…
…И приземлился на люстру. Та зазвенела и начала тихонько раскачиваться.
Публика аплодировала уже стоя, пока Призрак, балансируя, продвигался по издающим резкие нестройные звуки креплениям к центральному канату.
На бортик балкона вскарабкалась вторая фигура и легким прыжком также сиганула в направлении люстры. Второй человек был поприземистей первого, одноглазый, широкий в плечах и с узкой талией; вид у него был по-злодейски интересный – как у пирата, который воплотил слова «Веселый Роджер» в жизнь. Он даже не удосужился разбежаться. Это был обычный прыжок: присели, оттолкнулись – и вот уже парим в воздухе.
Он никак не мог долететь до люстры.
И совершенно непонятно, как он все же до нее долетел.
Зрители, кто наблюдал за происходящим через театральные бинокли, клялись впоследствии, что человек вдруг выбросил вверх руку, которая, такое впечатление, едва коснулась люстры, однако тело его каким-то образом внезапно закрутилось в воздухе и подлетело вверх.
Пара человек клялись еще горячее, что, когда незнакомец протянул руку к люстре, ногти у него выросли на несколько дюймов.
Гигантская гора стекла тяжеловесно раскачивалась на канате. Когда она достигла крайней точки своей амплитуды, Грибо, как акробат, выступающий на трапеции, качнул ее еще сильнее. Ответом было восторженное «о-о!» публики.
Грибо слегка переместился вбок. Люстра, мгновение поколебавшись в верхней точке дуги, откачнулась обратно.
И пока она с резкими звонами и скрипами проносилась над партером, висящая на ней фигура сильным движением подтянулась и выполнила обратное сальто-мортале с «приземлением» прямо в центр хрустальных дебрей. Свечи и призмы дождем посыпались в партер.
А потом под восторженные выкрики и аплодисменты аудитории Грибо начал карабкаться по центральному канату вслед за убегающим Призраком.
Генри Крючкорукс попытался пошевелить рукой, но упавший осколок хрусталя прочно пришпилил рукав смокинга к креслу.
Неожиданное затруднение. В глубине души он осознавал, что ничего такого в Опере происходить не должно, но на все сто процентов уверен он не был.
Со всех сторон доносились обрывки шепотков:
– Разве это часть сюжета?
– Наверняка.
– О да. Да! Без сомнений, – тоном специалиста произнес кто-то в конце ряда. – Да. Да. Знаменитая сцена погони. В самом деле.