Слова были горькие, у меня дыхание перехватило, когда я их услышала. Агнес они, должно быть, горла жгли.
– Поклянись, – потребовал Шолто.
– Чем поклясться? – спросила она, не поднимая головы.
– Дай ту же клятву, что и Мередит.
Агнес вздрогнула – не от холода.
– Клянусь тьмой, что поглощает все: я не причиню вреда принцессе здесь и сейчас.
– Нет, – сказал Шолто, – поклянись, что никогда не причинишь ей вреда.
Карга еще ниже опустила голову, черная солома волос поплыла по воде.
– Такую клятву я дать не могу.
– Почему?
– Потому что я хочу причинить ей вред.
– Ты не поклянешься не нападать на нее? – с удивлением спросил он.
– Нет. Не смогу.
Ивар сказал своим птичьим голосом:
– Можно ли предложить, ваше величество? Пусть она поклянется не вредить принцессе сейчас, и на том пока успокоимся. С ее коварными планами разберемся потом, закончив неотложные дела.
Шолто прижал к себе Сегну, желтые руки карги ухватились за него поломанными когтями.
– Ты прав. – Царь посмотрел на Агнес, согнувшуюся над водой и над телом Сегны. – Поклянись как хочешь, Агнес.
Карга выпрямилась, с волос у нее лилась вода.
– Клянусь тьмой, что поглощает все, что я сейчас не причиню вреда принцессе.
– Позволь вмешаться, царь слуа? – попросил Дойл.
– Да? – откликнулся Шолто, хотя смотрел он только на умирающую женщину.
– Пусть Черная Агнес добавит, что не станет вредить принцессе, пока мы не покинем ваш сад.
Шолто только кивнул:
– Добавь, что он просит, Агнес.
– Стражи сидхе теперь будут приказывать нашему царю? – проворчала Агнес.
– Добавь! – крикнул Шолто, и крик перешел в рыдание. Царь склонился над Сегной и открыто зарыдал.
Агнес уставилась на меня, не на Дойла. Каждое слово из нее будто клещами вытягивали:
– Клянусь тьмой, что поглощает все, что я не причиню вреда принцессе, пока мы остаемся в мертвых садах слуа.
– Лучшего нам не добиться, – тихо сказал Холод.
– Йе, – кивнул Дойл.
Оба посмотрели на меня; они понимали, что решение не из лучших. Я на их взгляды ответила вслух:
– Уйти нам нельзя, только пройти. Придется это пережить, чтобы двигаться дальше.
Шолто чуть приподнял голову:
– Сегна это не переживет.
В Лос-Анджелесе, когда я много хуже обошлась с Нерис Серой, третьей его каргой, он не был так расстроен. Вслух я ничего не сказана, но для себя не отметить не могла. Обе они были его любовницами – но опять же, я знала, что к любовникам относятся по-разному. Сегна для него значила много, Нерис – нет. Вот так просто, честно, больно.
Черная Агнес в упор смотрела на Шолто, и я поняла, что она не только горюет о Сегне, но, как и я, припомнила, что над Нерис ее царь не плакал. Думала она, станет ли он плакать над ней? Или и без того знала, что Сегну он любил больше других? Не знаю, какая мысль отражалась у нее на лице, но мысль была горькая и болезненная. Она смотрела на плачущего царя с выражением потери – не только потерю Сегны она станет оплакивать с нынешней ночи.
Она словно почувствовала мой взгляд, обернулась, посмотрела на меня. Горе мгновенно сменилось ненавистью – жаркой, обжигающей. В ее глазах я видела собственную смерть. Агнес убьет меня при первой возможности.
Дойл сжал мне плечо. Холод переступил через скрытые водой кости и загородил нас широкими плечами от взгляда Агнес – словно один взгляд мог мне навредить. Сейчас не мог, ушло то время.