Как им не нравится, когда я тебя трогаю... – Андаис лизнула мне край уха. – Ну совсем... – она провела языком по шее, – не нравится! – Она укусила меня резко и больно, не до крови, но так, что я невольно дернулась.
Андаис подняла голову и с невинным видом заметила:
– Я думала, ты любишь боль, Мередит.
– Но не так вот, с места в карьер.
– А я другое слышала. – Она меня отпустила и обошла нас кругом. – А где все остальные, кто еще исчез с тобой из спальни?
– Их забрал сад, – сказал Дойл.
– Как – забрал?
– Увел в деревья, цветы и землю, – ответил страж, не глядя ей в глаза.
– Они к нам вернутся, как поднялся из земли Аматеон, или их смерть стала ценою чуда?
Андаис почти шептала, но голос ее будто отдавался эхом.
– Нам неизвестно, – сказал Дойл.
Птица запела снова. С неба лилась звонкая трель, журчала над нами. Звук был почти осязаемым, он словно погрузил нас в красоту – почти видимую. Напомнил, что придет рассвет, а смерть не вечна. Песня надежды, говорящая каждую весну, что зиме приходит конец и жизнь расцветает вокруг.
Я невольно улыбнулась. Мистраль и Аблойк подняли головы словно навстречу теплому солнечному лучу.
Андаис повернулась уходить, как только отзвенела последняя нота. Она пошла к той части стены, где до сих пор висела тьма, как будто ее не коснулась вернувшаяся магия.
– Ты добьешься, что Неблагой Двор станет бледной копией золотого двора твоего дядюшки, Мередит. Наполнишь желанную нам тьму светом и музыкой, и мы умрем как народ.
– Прежде было много дворов, – сказал Аблойк. – Были темные, были светлые, но все были волшебные. Мы не делили друг друга на дурных и хороших, как это делают христиане. Мы были и тем, и другим, как и должно быть.
Андаис не потрудилась возражать. Просто сказала:
– Ты возродила жизнь в мертвых садах, и я не стану увиливать от своего обещания. Ступай в Зал Смертности и спаси клан Нерис, если сумеешь. Принеси эту ясную магию благих в другое сердце Неблагого Двора – и увидишь, как быстро она сдохнет.
С этим она удалилась.
Мы несколько секунд стояли молча. Потом Мистраль и Эйб поднялись – ноги у них будто в сапоги из грязи были одеты. Никакой голос из темноты не велел им снова встать на колени, и я перевела неосознанно задерживаемое дыхание.
– Что это она говорила о другом сердце двора? – спросила я.
Ответил мне Аблойк:
– Некогда сердцем любого холма фейри был лес, сад или озеро. Но каждый двор обладал еще одним средоточием силы – отражением того рода магии, которая была присуща двору.
– Одному сердцу ты жизнь вернула, – сказал Мистраль, – но не уверен, что следует пробуждать второе.
– Зал – это палата пыток, и магия там почти не действует. Глухая зона, – напомнила я.
– Мередит, когда-то он был чем-то большим.
Я поглядела на стражей с удивлением.
– Каким образом?
– Там содержались в заключении твари старше нас, старше, чем страна фейри. Осколки силы народов, которых мы победили.
– Не уверена, что понимаю, Мистраль.
Мистраль поглядел на Дойла:
– Помоги объяснить.
– Попробую, – сказал тот. – Некогда в Зале Смертности содержались создания, что могли воистину убить даже сидхе. Их содержали как орудие казни, или пытки, или просто как угрозу наказания. Королеве до них не было дела, потому что она – как тебе известно – предпочитает пытать собственноручно. Смотреть, как некая тварь отрывает от преступника конечность за конечностью, и вполовину не так забавно, как делать это самой.