Додд нажал на дверную ручку и перед тем как выйти, встретился глазами со взглядом Вишеза в зеркале заднего вида. И бросил:
В следующий раз просто найми гребаного психотерапевта.
Дверь захлопнулась. Фирлес отчаянно пытался что-нибудь придумать что угодно.
Но Вишез не хотел ни о чем говорить. Слова Додда пронзили его насквозь и разрезали пополам.
Он молча нажал на газ.
* * *
В лапшичном баре Большого Дже подавали худший рамен в городе. В ресторане отчаянно не хватало персонала. Лапша была жесткой. Палочки оставляли занозы во рту. Но шеф-повар всегда держал для Фирлеса место за баром. Это было единственное заведение в городе, где он чувствовал себя как дома. Возможно, поэтому и возвращался сюда раз за разом.
Эта лапша на вкус как картон, пробурчал Вишез. Он был мрачнее тучи. Додд задел его по-настоящему. За прошедшие годы Фирлес успел уяснить, что, когда его друг пребывает в таком настроении, лучше не пытаться его приободрить. Оставалось лишь ждать, когда шторм уляжется, и надеяться, что его лодка успешно пройдет сквозь тьму.
Фирлес втянул в себя лапшу.
Вот поэтому мне и нравится это место. Лапша здесь всегда на вкус как картон. Большего и не ждешь. И вот однажды придешь сюда, а лапша на вкус окажется по-настоящему хорошей. И ты сразу поймешь, что сегодня знаменательный день!
Что это за бизнес-стратегия такая? нахмурился Вишез.
Очень плохая. Фирлес пожал плечами. Но Большой Дже оставляет для меня место за баром.
Твое «большего и не ждешь» работает по-другому. Люди кормят тебя собачьим дерьмом, а ты просто ешь его. И через какое-то время забываешь, что это собачье дерьмо.
В паре табуретов от них послышался громкий звон разбивающегося о стойку бара стакана. Друзья обернулись на звук и увидели дальше за стойкой двух обильно татуированных парней лет двадцати пяти. Пьяные в доску, они выкрикивали непристойности в адрес официантов и разливали пиво по всей стойке.
Вишез покачал головой.
Взгляни на этих двоих. Здесь не только еда собачье дерьмо, но и клиенты тоже.
Фирлес пожал плечами и вернулся к своей лапше.
Как по мне, так эти двое просто неплохо проводят время.
К черту это место, прорычал Вишез и встал.
Фирлес повернулся к другу. Прищурился, обеспокоенный.
Ты куда это собрался?
В туалет.
Вишез направился в заднюю часть помещения.
Эй, окликнул его Фирлес, указывая на его миску с лапшой, ты будешь доедать?
Но Вишез даже не обернулся. Фирлес с радостью подвинул к себе вторую миску с раменом. Подцепил лапшу палочками. Всосал в рот. И пожал плечами.
На мой взгляд, это довольно вкусное собачье дерьмо.
Внезапно из другого конца ресторана донесся звук, который Фирлес никак не ожидал здесь услышать. Смех. Дело не в том, что никто и никогда не смеялся у Большого Дже, скорее, в том, что здесь никому и никогда не хотелось смеяться. Взгляд Фирлеса метнулся к источнику звука. Их было четверо, и они беседовали. Он не мог расслышать слов и разобрать, о чем речь. Но у всех четверых было одно и то же выражение лица, одна и та же эмоция. Фирлес никогда ее не испытывал, даже не мог подобрать ей название. Это было больше чем счастье. Что-то теплое. И непреходящее.
Те четверо были семьей.
И на их лицах светилась любовь.
Двое родителей. Двое детей. Мальчик и девочка. Фирлес восхищался тем, как они все слушали друг друга, как говорили по очереди, даже как молчали. Тем, как папа время от времени неосознанно нежно поглаживал маму по спине.
Настоящая любовь это мышечная память. Эмоция, что повторяется снова и снова, никогда не исчезая до конца, даже когда исчезают те, кто ее испытал. Чувство остается. Парит в эфире. Вечно.
Губы Фирлеса начали медленно расплываться. Но не в ухмылке. Кое в чем еще. На один краткий миг он сделал то, что удивило даже его самого.
Он улыбнулся искренней улыбкой.
* * *
Стоя у писсуаров, Вишез закончил дела и застегнул ширинку. Подошел к раковине. Некогда белый фарфор окрасился в мерзкий желтый цвет. Когда он включил воду, проржавевший кран заскрипел и зашипел. Вишез сполоснул руки и нажал на дозатор мыла, но тот выплюнул лишь глоток застоявшегося воздуха. Пусто. Вишез заворчал. Он повернулся к держателю для бумажных полотенец и крутанул колесико. Тоже пусто.
Затем без предупреждения Вишез врезал по держателю для бумажных полотенец кулаком. Пластиковая сфера, в которую вставлялся рулон, разлетелась вдребезги. Осколки посыпались на потрескавшийся линолеум. Вишез развернулся к выходу. Он даже не притормозил, чтобы поймать свой взгляд в зеркале. Не было необходимости. Он и так знал, как выглядит и что сейчас произойдет.
Вишез вышел в тускло освещенный коридор, соединяющий туалет с рестораном. В этот момент из ресторана в коридор, пошатываясь, свернул один из сидевших за барной стойкой пьяниц. Он был худощав, с мальчишескими чертами лица. Шею украшали две татуировки, символы «альфа» и «омега» первая и последняя буквы греческого алфавита. Подойдя к стоявшему возле дверей туалета Вишезу, парень кое-как разлепил глаза.
Свали с дороги, чувак, прохрипел он.
Но Вишез не пошевелился. Он смерил парня презрительным взглядом и ответил:
Может, тебе сперва научиться хорошим манерам?
Пьяный не задумываясь расстегнул ширинку и начал мочиться прямо на ботинок Вишеза. Ярко-желтая жидкость впитывалась в сшитую на заказ кожу. Взгляд Вишеза метнулся к двери в ресторан. На секунду мелькнула мысль, что официант или, что еще хуже, второй собутыльник сейчас заглянет в коридор и увидит, что произойдет. Но ему уже было все равно. Тьма приняла решение. Пьяный встряхнул свой прибор и посмотрел Вишезу прямо в глаза.
Да пошел ты.
ХРУСТЬ!
Вишез двумя руками обхватил голову пьяного и впечатал ее в стену. Парень вскрикнул и пошатнулся. Вишез схватил его за шиворот рубашки и вытолкнул через заднюю дверь.
Они оказались в темном переулке, с обеих сторон огороженном трехметровым забором. Бежать было некуда. Губы парня задрожали. Он начал медленно пятиться от Вишеза.
Слушай, чувак, прости меня. Признаю, я слишком много выпил. Мне не следовало так поступать.
Вишез ухмыльнулся.
Поздно.
ХРУСТЬ!
Намокший ботинок Вишеза впечатался в грудную клетку пьяного, ломая ребра. Сила удара была такова, что парень взмыл в воздух и отлетел назад, врезавшись в тяжелый мусорный контейнер. Пьяный крепко приложился головой и сполз вниз. По шее струилась кровь.
Вишез вышел на свет и взглянул на свою жертву сверху вниз.
Парень булькнул. Встретился взглядом со своим мучителем.
Да ты кто вообще такой?
Вишез опустился на корточки.
Я Вишез.
Это что еще за имя такое?
Имя, которое ты, к сожалению, не запомнишь после того, как я с тобой закончу.
Что-то привлекло его внимание. Татуировка на предплечье пьяницы. Это было детальное изображение древнегреческой женщины в развевающейся белой тоге верхом на быке. Первоклассная и очень дорогая работа. Вишезу стало любопытно.
Что это за татуировка?
Пьяный уже отрубался, глаза у него закатывались. Но он все же сумел выдавить:
Европа. Королева Крита.
Очень красиво. Вишез медленно кивнул.
Мистер, шепотом взмолился парень, пожалуйста
Вишез наклонился поближе. Успокаивающе положил руку пьяному на плечо. А затем прошептал в ответ:
Нет.
ХРУСТЬ!
Вишез ударил пьяного по лицу с такой силой, что глазная кость хрустнула. А затем он ударил еще. И еще. И еще. И не было рядом никого, кто смог бы оттащить Вишеза в сторону. Никакого Фирлеса, который бы сказал, что с бедолаги уже достаточно. Вишез остался наедине с тьмой. И они вдвоем собирались изуродовать парня до неузнаваемости.
ХРУСТЬ!
* * *
Фирлес по-прежнему сидел за стойкой лапшичного бара. Обе миски с лапшой, теперь пустые, стояли перед ним. Вишез вошел и сел рядом, не сказав ни слова. При виде друга Фирлес нахмурился.