Она кивнула назад, где тело Боба мягко ударялось о тележку Гомер. – Боб сказал нажать «четырнадцать», но тут нет никаких четырнадцати. Искатель все время повторял «поверните, поверните» и завел нас в туннель, потом заглох.
– Поверните, – сказал грузовик, будто по подсказке.
– Ну вот, снова он за свое!
– Ты на четырнадцатой?
– Я тебе говорю, – упорствовала она, – здесь нет четырнадцати.
– Нам надо найти четырнадцатую кнопку или…
– Или что?
– Или мы попали в переделку. Ты не сможешь найти Панаму, я – свой альбом, и еще у нас на руках труп. – Ну, вначале мне надо пописать.
Мы уже ехали по медленной полосе. Замедлившись еще больше, Генри свернула на невероятных размеров стоянку, окружающую с трех сторон крошечную закусочную.
– Надо найти «кабинет задумчивости для девочек», – сказала она.
– Я подожду здесь.
Мне не хотелось писать с того самого момента, как на моей ноге появился куппер. Когда? Четыре дня назад? Я размышлял о Гомер – означает ли куппер на ее голове, что мне больше не придется ее выгуливать?
Генри зашла в закусочную, а я скользнул на сиденье водителя. Искатель представлял собой табло с цифрами справа от кнопок управления. Никакой карты, никакого дисплея.
На табло стояло десять цифр и две буквы: А и Б. Я нажал Б, потом четыре, и грузовик сказал:
– Определение маршрута, спасибо за терпение. Потом:
– Поверните направо, одна миля. На дорогу один‑девять на север.
Генри вернулась с двумя стаканчиками кофе, и я выехал на дорогу.
– Поверните направо, одна миля. На дорогу один‑девять на север, – повторил грузовик.
– О, да ты волшебник, – проговорила Генри, срывая крышку со своего, а затем с моего стаканчика кофе. Я слышал в ее голосе саркастические нотки, но и вправду чувствовал себя волшебником после решения проблем сначала с жучком, а потом с искателем.
Мы услышали «шлеп‑шлеп‑шлеп» по грузовику: жучок вернулся. Я решил не обращать на него внимания и просто ехать вперед.
Теперь, когда наступил день или почти день, я мог разглядеть внутренность кузова в зеркале заднего вида. Конечно, в нем все отражалось наоборот, поэтому то, что казалось картинами в рамках, сваленными слева, на самом деле являлось собакой в тележке и телом, медленно, но верно, врезающимся в еще неоформленную массу на полу – и так далее. Я не заметил никаких пластинок или даже компакт‑дисков. Гомер катилась вперед, когда я жал на тормоз, и обратно, как только я давал газу, куппер на ее голове сиял теплым розовым блеском. Или его тоже искажало зеркало? Может, она едет вперед, когда я жму на газ? Может, солнце садится? Может, моя собака умирает?
– Твоя собака всегда рычит? – спросила Генри.
– Раньше с ней такого не случалось, – ответил я. – Может, ей просто лучше.
Хотя сам я в своих словах сомневался.
– Сверните через милю на дорогу один‑четырнадцать на север, – вмешался грузовик. – Ищите стройку, без задержек.
– О нет! – воскликнула Генри. – В дебри! Дорога стала четырехполосной, потом двухполосной.
Она изгибалась, затем свернула к цепи низких холмов, покрытых редеющими лесами.
– Дебри, – повторила Генри, приканчивая кофе и выбрасывая стаканчик в окно. Я скривился, но она меня проигнорировала. – Дебри, а потом что?
Я пожал плечами:
– Зависит от тебя. Я только хочу найти брата Боба и забрать свой альбом. А ты, наверное, продолжишь путь.
– Вместе с тобой.
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты собираешься делать, вернуться и работать старьевщиком? Отдать альбом?
– Мне придется найти его до конца месяца.