И вот тут я чуть не ебнулся со стула. Ложка с жареной картошкой так и застыла перед открытым ртом. Мозг упрямо твердил: нет, это же был сон!!! Ну сон же!!!
Ты чего побледнел так? спросила мама, прошарился вчера под дождем, заболел поди? Кстати, вы же вчера к ним собирались сходить кино смотреть кажется? Ходили?
Со мной все в порядке Да, ходили. Просто она вчера была живая, а сейчас ее получается нет? меня била мелкая дрожь.
Наверняка мама подумала, что я сейчас расплачусь. Она положила мне руку на плечо и сказала:
Ничего, сын, ничего. Так бывает, ты же знаешь. Всех нас когда-нибудь призовет Господь!
Точно! До меня дошло, что Ольга Петровна, когда я «пришел» к ней этой ночью, лежала в позе Иисуса Христа, что на крестике! А вовсе не в призыве кинуться в ее объятия, чтобы наконец-то я смог впервые полностью отдаться греховным страстям.
Блять! Что это такое вообще! Я никак не мог прийти в себя.
Я пойду, полежу немного, сказал я маме, что-то меня и правда трясет, может и приболел.
Я пошел в нашу с братом комнату. Юрка протопал мимо меня на кухню, и они с мамой продолжили обедать, обсуждая за едой, какого хрена он снова попер в школу «эту хрень»?
Юрка был младше меня всего на три года, но был очень смышленым, с инженерным складом ума. Хотя надо сказать в школе он учился не важно, без интереса. Его страстью были «железки всякие», как называла его увлечения мама. Вот он постоянно с собой и таскал везде: проволочки, гайки, болты, магнитики и прочую «инженерную» приблуду. Вполне мог в том возрасте взяться за разбор движка нашего мотоцикла, если бы его до него допустили.
Я упал на кровать без сил. Уставился в потолок и не мог никак прийти в себя. Снова начала накатывать головная боль. Не может же быть такое на самом деле, мы же живем в век «технологических прорывов», такого в принципе не может существовать!
Но факт оставался фактом, это мой мозг не мог отрицать: ее убили в моем сне свернув шею, и она умерла от такой же травмы и в реальности.
Глава 2
Ольгу Петровну похоронили в среду 9 октября 1991 года. Прощание с телом усопшей проходило в доме Тяпкиных, а поминальный обед в местной совхозной столовой. Практически все взрослое население нашего совхоза приходило, чтобы проститься с ней. Я, конечно, не смог пойти, хотя тот же Сеня ходил. И даже не потому, что боялся покойников или что-то типа того. А просто потому, что думал, что если я пойду, то приму за данность то, что ее реально убили на моих глазах, а этого мой юный мозг не вынес бы.
Когда мы вечером встретились с пацанами перед тренировкой по волейболу, то Сеня рассказал нам, что шею и рот Ольги Петровны окутывал черный газовый платок, а на глазах лежали медные пятаки. На сколько я знал (все-таки увлечение книгами иногда полезная штука), христиане не кладут монеты на глаза. Еще в детстве я был на похоронах своего дедушки, он умер рано, всего то было сорок семь лет. Дак вот ему монеты на глаза не клали.
Короче стоял я рядом с бабками, к которым подсела и моя, рассказывал Сеня, дак вот, они шептались, что не простая смерть у Ольги случилась. Типа глаза закрыть никак не могли, поэтому монеты и положили. А рот вообще зашивать пришлось, по той же причине, типа она видимо орала перед смертью как будто, хотя муж ничего не слышал. Блять, я чуть со страху не обосрался, сразу пошел в столовку.
Ты же по любому пожрать на халяву ходил, стал подкалывать его Жора.
Ну а че упускать момент-то, не стал отрицать Сеня, все равно жрачки останется до хера и больше.
Леха, а ты чего такой потерянный? спросил Меня Лис.
Да че то по ходу простудился малость в субботу, как-то знобит что ли, ответил я.
Друзьям я, конечно, ничего не стал рассказывать о своем «ночном приключении». Просто я и так слыл «слегка восприимчивым», а если рассказал бы, то они по любому стали бы говорить, что я «обоссался не из-за чего».
Да, возможно, я несколько чувствительнее и восприимчивее других одногодок-пацанов, думаю тут они были правы, но давать им повод постоянно над этим угорать я не собирался. Меня мало заботило то, что мои кореша по сравнению со мной считаются (кем?) более «мужественнее». Меня больше беспокоило то, что в моей душе, как будто появилась маленькая мертвая черная точка, на месте которой раньше был живой кусочек
На следующий день я не пошел в школу, потому что у меня действительно поднялась небольшая температура и мама разрешила схалявить, остаться дома. Уроки я не любил пропускать, но зато появился повод немного облегчить ей жизнь, хотя бы тем, что утром и в течении дня ей не пришлось идти в сарай.
В субботу и воскресение я так же никуда не пошел, решил «отлежаться» как следует. Дочитывал книжку про Тарзана и слушал моего любимого Доктора Албана. Вечером приходили в гости пацаны, чтобы уговорить меня на танцы, но я так и не соблазнился новыми сигаретами (по-моему, в тот раз Лис стащил у брата Мальборо) и «теоретически высоким» шансом помацать местных шлюшек-подружек Наташек.
Постепенно все улеглось, жизнь вошла в привычное русло. Мы с пацанами после школы так же ходили на тренировки, посещали танцевальный коллектив, а по субботам (иногда и по воскресениям), как и прежде, ходили на дискотеку в клуб.
Единственное, что изменилось в моей жизни, это то, что я почти перестал улыбаться. Мне стали все чаще сниться странные сны, почти как в детстве.
Все они обычно сводились к тому, что я нахожусь в каком-то пустом помещении, в котором нет ничего, кроме стен. Вернее сказать, может там что-то и было, да только из-за тьмы, что окутывала меня, ничего не было видно. Ни потолка, ни самих стен (но это точно помещение), ни предметов мебели, ни кого-то живого.
Тьма, одна тьма.Казалось она проникает в мою душу
Ни одного проблеска света, ничего
А я стою, причем всегда голый, как прикованный к месту, и не могу ни двинуться, ни позвать на помощь. Только тишина и темнота, да еще эта головная боль. Слёзы застилают глаза, но я смотрю на неё, не отрываясь, просто смотрю, боясь моргнуть, пошевелиться, чтобы не упустить ни одного мгновения.
Обычно я ничего не вижу, но в какой-то момент начинаю ощущать, как легкий, но холодный ветерок, начинает гладить мои волосы на голове. Словно дыхание кого-то незримого
Как только появляется этот ветерок, мое тело становится способным поворачивать голову. И я оборачиваюсь! Никого нет. После этого я очень тяжело просыпаюсь с дикой головной болью, которая меня потом донимает еще несколько часов.
Осень закончилась достаточно быстро. Скоротать ее помогала моя «всесторонняя» занятость. То концерт, на котором я и играл на баяне или танцевал эстрадные танцы, то районные соревнования по волейболу или баскетболу, то школьный капустник, на которых мы оттягивались на полную катушку.
Вторую четверть, впрочем, как и первую я закончил почти на пятерки. Пацаны тоже не плохо финишировали. Даже Сеня и тот более-менее справился.
Новый, 1992 год мы встретили в большой, шумной компании наших сверстников. Одной из наших одноклассниц ее родители разрешили собрать нас у них дома. Девчонки замутили всяких вкусностей, а парни, как порядочные джентльмены раздобыли спиртного, как всегда, выручил Лис. Он же зафигачил целый арсенал самодельных пиротехнических изделий, которые его же в итоге чуть и не спалили. Это была самая первая наша «взрослая» вечеринка!
Началась она чинно и благородно. Мы пили спиртное, танцевали, жрали салаты и угорали над Сеней, которому для усрачки понадобилось всего две стопочки водки, и он начал кувыркаться как настоящий алкаш и гнать всякую хрень, заплетающимся языком, как дебил!
После того, как прозвучали куранты мы дико заукали-завизжали, ведь наступил год Обезьяны! Еще немного выпили и подались в клуб, так сказать далее приобщаться ко взрослой жизни.