Мальчик приходился им племянником. Сын родственника из соседней деревни. Уже то,
что он оказался здесь один, ни свет ни заря, подготавливало к нехорошим
объяснениям. Это не считая его внешнего вида. Лицо ребёнка было вымазано, волосы
всклокочены. На рубахе, усеянной тёмными пятнами, оказалось несколько крупных
дыр. И от мальчика исходил отчётливый запах гари.
Пауза затянулась, но мужчина всё-таки отступил в сторону и неуклюже пробормотал:
-- Заходи, Дини.
Пошатываясь, ребёнок вступил в дом своего дяди.
Дини очень устал, заблудившись во тьме ночного леса и плутая почти до рассвета.
Лишь под утро он вышел к деревне, где жили его единственные близкие родственники.
Он не думал про них, просто шёл вперёд, и ноги привели его в соседнее селение.
Лишь оказавшись на главной дороге, мальчик подспудно свернул к нужному дому,
отстранённо понимая, что напоследок ему не помешает отдых в нормальных
человеческих условиях. Отдых и немного еды. Он ведь был голоден ещё в тот момент,
когда бежал к родному дому, терзаемый смутным, безликим предчувствием.
Кроме того, дядя и тётя должны знать, что случилось с его родителями и сестрой.
Для их же собственной безопасности.
Тётя запричитала, как только закрытая дверь отгородила их от улицы. Дядя сделал
ей знак молчать, не желая, чтобы она задавала ребёнку откровенные вопросы. Он
уже догадался, что двоюродный брат с женой погибли. Позже они, быть может,
узнают у Дини какие-то подробности, но не сейчас. Не сейчас.
Сначала они отмыли племянника, затем накормили. После чего Дини провалился в сон,
долгий и на удивление ровный, без кошмаров. Он проспал почти весь день,
проснулся под вечер, снова поел и снова улёгся в кровать. Пока кушал, тётя
безрадостно суетилась рядом, не зная, за что взяться, дядя сидел в самом тёмном
углу комнаты, угрюмый и молчаливый. У них было четверо детей, двое из которых
давно ушли из деревни, рассчитывая в других местах найти более сносное
существование. В последние годы вообще стало много блуждающих по стране,
перемещающихся в поисках лучшей доли. Двое других детей, близких по возрасту к
Дини, заглядывали в комнату, изучая своего троюродного брата, но мрачный взгляд
их отца заставлял исчезать, на какие-то минуты гоня прочь собственное
любопытство.
Он встал, когда совсем стемнело. Прошёл к комнате дяди и тёти и замер, услышав
их глухие голоса, переполненные тревогой.
-- Куда он пойдёт? - говорил дядя. - Он ведь ребёнок, он погибнет. Кому он нужен?
Сейчас таких полным-полно на дорогах.
Женский голос, испуганный и жалостливый, отвечал:
-- Я знаю, знаю, бедный наш Дини. Да я не о том, мы его как-нибудь прокормили бы.
Но ведь не случилось бы чего. Что если убийц подослал барон? Они ведь рано или
поздно прознают, что он у нас живёт. У нас ведь двое собственных, а Дини мы всё
равно ничем не поможем.
Мужской голос медлил с ответом, и тётя, будто оправдываясь, добавила:
-- Бедный ребёнок, бедный Дини. Я ведь за него боюсь. Как бы не получилось, что
у себя мы его выставим на погибель.
Послышался глухой звук. Дини, стоящий под дверью, не сразу понял, что дядя
хлопнул ладонью по столу.
-- Вот что, милая, - голос дяди стал твёрже, в нём послышалась властность. -
Прекрати причитать раньше времени. Накличешь беду. Им нужен был мой брат, и они
его получили. Чем им помешает ребёнок? Что с того, что он остался жив? Он
поживёт у нас, пока не узнаем точно, что произошло, а там видно будет. И не
спорь.
Дини осторожно отошёл в свою комнату, забрался под одеяло.