Предыдущие дни внезапно
обнажили свою истинную сущность, которую скрывали до сих пор. Сразу стала
понятна тревога матери, безмолвно следящей за отцом, объяснилось поведение отца,
хмурого, погруженного в себя, выдавливающего улыбку, если только к нему
обращался кто-то из детей. Они что-то предчувствовали или это стечение
обстоятельств?
Наконец, из глаз хлынули слёзы, и он заплакал, громко, захлёбываясь,
одновременно встал, шатаясь и удерживая равновесие, будто из-за огня,
бесчинствующего над домом, содрогалась земля. Ребёнок протягивал руки,
выдавливая бессвязные звуки, хотя ему казалось, что он зовёт отца и мать, делал
шаг за шагом, крохотным шагом, превратившим его в младенца, который учится
ходить, и шёл почти вслепую - слёзы размазали картину, и он не различал дороги.
Гарь хлестнула его прямо в мозг, словно отгоняла прочь, не желая показать свою
суть. Он закашлялся, согнулся, как будто получил удар в живот. Оттолкнулся
руками от земли и снова пошёл вперёд, отирая обильно выступавшие слёзы. Дом,
пожираемый заживо, кряхтел и стонал. И мальчик шёл на эти стоны, пригибаясь,
наклонив голову, заходясь кашлем, когда очередной лоскут зловещего дыма бросался
ему навстречу.
Затем он почувствовал жар. Это было нечто отличное от дыма. Более конкретное и
злое. И потому более опасное. Однако мальчик упорно шёл вперёд. Он хотел увидеть
родителей и сестру. Несмотря ни на что.
Он по-прежнему звал отца и мать, и бессвязные всхлипы перешли в крики. Он
надрывался, отгоняя от себя понимание того, что его родные мертвы, и не замечал,
как кожа на лице и открытых частях тела, избавившись от пота, нагревается всё
сильнее истончившимся сухим листом, готовым почернеть в любое мгновение.
Возможно, он бы не остановился, и последующие секунды убили бы его. Однако его
спасла мать. Женщина, будучи мёртвой, всё-таки спасла собственное дитя.
Она лежала у самого крыльца, и, если бы ни его состояние, мальчик удивился бы,
что не заметил её сразу. Он подошёл к ней почти вплотную. Именно это его и
спасло. Её вид стал пощёчиной, остановившей его. Заметь он её с расстояния,
когда детали смазывались, и, быть может, новый поток слёз позволил бы ему
умереть.
Живот матери был пропитан кровью. Ступени крыльца, земля перед ним хранили следы
её крови. По-видимому, умирая, она проползла несколько метров. Теперь она лежала,
раскинув руки и подставив почти умиротворённое лицо небу. Отец лежал на земле
немного в стороне, под окном, но мальчик отчётливо видел только его ноги. И ещё
меч, который незаконно хранили его родители.
Их убили, мелькнула мысль, инфекцией зревшая внутри. Убили. Это не было
несчастным случаем, их действительно убили.
Мальчик замер. На секунду запах крови одурманил его. Он как будто тянулся к
ребёнку направленными струйками, нагло забирался в ноздри, распирая их густой
пастой. Мальчик видел длинную рваную рану, доходящую до грудной клетки. Это
зрелище оттолкнуло его своими горячими бесплотными руками, мальчик попятился,
зацепился и упал на спину. Жар, уже запускавший в плоть свои когти, отпустил, но
ребёнок вряд ли это почувствовал. Он перевернулся на живот, желая только одного
- никогда больше не видеть того, что стало с матерью, кое-как прополз несколько
метров и скрючился от невыносимых рыданий.
Сестру он так и не увидел. Наверное, она осталась в доме. Однако теперь, после
матери, он мог только испытать облегчение, что так получилось. В лёгкие
проникало всё больше дыма, но ребёнок не осознавал этого. Он лежал, свернувшись
калачиком, и плакал.
Дом, умирая, посылал в небо поток искр, одна из них, спикировав миниатюрной
падающей звёздочкой, ужалила мальчика в незащищённый затылок.