Какая разница? Надеюсь, вы найдете время оторваться от ваших высокоученых трудов и помочь ему освоиться.
Хорошо, сказал Максимилиан.
Он обернулся, чтобы рассмотреть так называемого младенца очень симпатичного и очень смуглого мальчика.
И чему вы намерены себя посвятить? спросил Максимилиан.
В это мгновение по коридору, поеживаясь, проходил отец Эрриво.
А вот и вы, Камиль Демулен, промолвил он, остановившись.
Отец Эрриво, прославленный знаток древних языков, старался не упускать ничего. Впрочем, его глубокие познания не спасали от пронизывающего осеннего холода, а то ли еще будет зимой.
Мне говорили, вам всего десять, сказал святой отец.
Мальчик поднял голову и кивнул.
Однако для своих лет вы неплохо образованны?
Да, это так, ответил малыш.
Отец Эрриво, прикусив губу, заспешил прочь по коридору.
Максимилиан снял очки, которые его заставляли носить, и протер уголки глаз.
Лучше говорить: «Да, святой отец». Им это нравится. И не кивайте, их это раздражает. А кроме того, если вас спрашивают, умны ли вы, следует держаться скромнее. Говорите: «Я стараюсь, святой отец». Что-нибудь вроде того.
Вы подхалим, как-вас-там? спросил малыш.
Это просто совет. Я делюсь с вами опытом.
Максимилиан снова надел очки. Большие черные глаза мальчика вплыли в его глаза. На миг ему представился запертый в клетке голубь. Он почувствовал в ладонях перышки, мягкие и безжизненные: в крохотных косточках не бился пульс. Он провел рукой по сюртуку.
Малыш был заикой, и это смущало Максимилиана. И вообще в ситуации было что-то тревожное. Он чувствовал, что его и без того шаткое положение в школе под угрозой; внезапно жизнь усложнилась, а дальше будет еще хуже.
Когда Максимилиан приезжал в Аррас на летние каникулы, Шарлотта неизменно замечала:
А ты не очень-то и подрос.
И так всякий раз, из года в год.
Учителя его ценили. Талантами не блещет, замечали они, однако следует отдать ему должное: он всегда говорит правду.
Максимилиан не знал, как к нему относятся школьные товарищи. Если бы его попросили описать свои качества, он назвал бы себя способным, ранимым, упорным и необщительным. Но насколько эта оценка отличалась от того, что думали о нем окружающие? Разве можно рассчитывать, что когда-нибудь твои мысли разделят другие?
Он нечасто получал письма из дома. Аккуратные детские каракули Шарлотты не содержали в себе ничего важного. Пару дней он таскал письма в карманах, а после выбрасывал, не зная, что с ними делать дальше.
Камиль Демулен, напротив, получал письма дважды в неделю, обширные послания, которые становились предметом всеобщего увеселения. Камиль объяснял, что впервые его отправили в школу, когда ему исполнилось семь, и потому родных он знает главным образом по переписке. События из писем складывались в главы, и когда он читал их вслух между занятиями, ученики представляли членов его семьи персонажами романа. Порой на всех нападала беспричинная веселость от невинной фразы вроде: «Твоя матушка надеется, что ты ходишь к исповеди». Фраза повторялась потом несколько дней кряду, доводя товарищей до слез. Камиль признался, что его отец пишет «Энциклопедию права». Впрочем, он считал, что отец запирается в кабинете, чтобы избежать вечерних бесед с матерью, а сам тайком читает «плохие книги», как именовал их заместитель директора лицея отец Пруайяр.
Камиль отвечал на письма, заполняя страницу за страницей своим размашистым неразборчивым почерком. Корреспонденцию он сохранял для потомков.
Постарайся усвоить одну истину, Максимилиан, наставлял отец Эрриво, люди в большинстве своем ленивы и оценивают тебя так, как ты сам себя оцениваешь. Убедись, что оцениваешь себя достаточно высоко.
Камиль, напротив, никогда не испытывал трудностей с самооценкой. Он умел втираться в доверие к ученикам старше и знатнее, умел прослыть модным и светским. Его взял под крыло Станислас Фрерон, старше его на пять лет и носящий имя своего крестного, короля Польши. Семья Фрерона славилась богатством и ученостью, а его дядя был заклятым врагом Вольтера. В Версале в возрасте шести лет Фрерон читал стихи мадемуазель Аделаиде, мадемуазель Софи и мадемуазель Виктории, дочерям старого короля, которые обласкали его и задарили сластями.
Когда ты станешь старше, я введу тебя в общество и помогу сделать карьеру, говорил ему Фрерон.
Испытывал ли Камиль к нему благодарность? Едва ли. Слушая Фрерона, он только кривился. И придумал ему прозвище Кролик. Фрерон задумался и подолгу изучал в зеркале свое лицо. Неужели его зубы и впрямь так сильно торчат вперед? Или дело в том, что он держится слишком робко?
Луи Сюло, юноша с ироничным складом ума, улыбался, когда юные аристократы ругали существующие порядки. Поучительно наблюдать, замечал он, как люди роют себе яму. Скоро будет война, говорил он Камилю, и мы окажемся на разных сторонах. Давай же проявлять друг к другу доброту, пока можем.
Я больше не стану ходить к исповеди, заявил Камиль отцу Эрриво. Если вы меня заставите, я притворюсь другим человеком. Придумаю чужие грехи и покаюсь.
Будь благоразумен, отвечал отец Эрриво. Когда тебе исполнится шестнадцать, можешь порвать с религией. Самый подходящий для этого возраст.
Однако к шестнадцати за Камилем числились и другие грешки. Каждый день Максимилиана де Робеспьера мучили мрачные догадки.
Как ты отсюда выбираешься? спрашивал он.
Это же не Бастилия, отвечал Камиль. Иногда придумываю отговорку. Иногда перелезаю через стену. Показать где? Нет, лучше тебе не знать.
В стенах лицея собралось мыслящее сообщество за железными воротами рыскали волки. Словно людей заперли в клетке, а дикие звери примерили на себя людские занятия. Город смердел богатством и пороком, нищие валялись в грязи вдоль дорог, палачи прилюдно мучили своих жертв, людей избивали и грабили при свете дня. То, что находил Камиль за стеной, возбуждало и ужасало его. Этот погрязший во мраке город, забытый Богом, вещал он, место гнусного духовного разврата и ему суждено ветхозаветное будущее. Общество, в которое Фрерон намеревался его ввести, есть огромный ядовитый организм, ковыляющий к собственной погибели. Только люди, подобные тебе, говорил он Максимилиану, способны управлять этой страной.
Подожди, когда отца Пруайяра назначат директором. Вот тогда нам всем несдобровать, говорил Камиль, а его глаза горели радостным возбуждением.
Как это похоже на Камиля, думал Максимилиан: для него чем хуже, тем лучше. Только он способен мыслить подобным образом.
Однако, как порою случается, отца Пруайяра обошли, назначив новым директором отца Пуаньяра дАнтьенлуа, человека либеральных взглядов и весьма одаренного.
Отец Пруайяр утверждает, что у вас есть «шайка», сказал он Максимилиану. Говорит, что все вы анархисты и пуритане.
Отец Пруайяр меня не жалует, отвечал Максимилиан. К тому же он преувеличивает.
Разумеется, преувеличивает. Не тяните. Через полчаса мне дела принимать.
Пуритане? Ему бы радоваться.
Если бы вы с утра до вечера говорили о женщинах, он знал бы, что делать, однако он уверяет, что вы обсуждаете политику.
И он прав. Максимилиан стремился найти рациональное объяснение трудностям своих наставников. Он боится, что высокие стены не уберегут нас от пагубных американских идей. Разумеется, он прав.
У каждого поколения свои страсти. Учитель понимает их. Порой я думаю, что наша система в целом дурно устроена. Мы отнимаем у вас детство, пестуем ваши идеи в оранжерейных условиях, а после вымораживаем вас стужей деспотизма.
Священник вздохнул, собственная метафора его расстроила.