Выяснять в министерстве, почему исчезло жизненно необходимое лекарство, я не хотел Я знал, что в ответ из какой-нибудь министерской дырки, привычно, гладко польётся профессионально взвешенная гнусная ложь, на прекрасном литературном русском языке Этого «добра» я наелся достаточно
Так вот, опять исчезло моё лекарство! Сказали, что его нет в Москве СОВЕРШЕННО!!!
И министр новый, нормальный, врач Вроде бы всё должна понимать А лекарство исчезло!
Хотя, об этом министре похожей на Испуганную Птичку, ходили очень нехорошие слухи
«Из экономии» закрывает роддома
Я видел по телеку молодых мужчину и женщину, которые прямо обвиняли чиновников в гибели своего ребёнка И таких случаев было много И опять звучало слово «экономия» Какая «экономия»? Вы ошибаетесь, господа! Это называется по-другому!
И ещё эпизод: какая-то «скорая» отказалась везти больного мальчика в больницу Мальчик умер. И этот случай в народе связывали с инструкциями экономной Птички
Следственный Комитет бросился разбираться, но так и не разобрался По крайней мере, результаты его деятельности не известны Что их остановило?
Всё! Хватит! Пора домой!
Вечером я позвонил Никите, и почти серьёзно с ним попрощался. Никита рассмеялся, и сказал, чтобы я жал звонка женщины с прелестным, нежнейшим, волшебным голосом. Я стал ждать. Никита иногда удивлял. Особенно, когда речь шла о женщинах. Они ему благоволили. Не смотря на ужасный зельц, которым он пытался их угощать.
Позвонила. Голос действительно приятный. Продиктовала телефон аптеки, в которой было моё лекарство.
Да, поэта можно не печатать, но убить в нём притягательного, интересного человека трудно. Тем более, если у поэта рост 2 метра, 3 см. и плечи Геркулеса
Утром я быстро собрался и поехал за лекарством. Москва была розовая от мороза! Давно я такой её не видел! Сердце пело! Мороз пронизывал до костей, но мне это только нравилось! Казалось, я иду по Москве моей юности! Тогда, зимой, она была прекрасна! Постоянно «мороз и солнце, день чудесный!» Не то, что нынешняя Сплошная слякоть, чернота Однако я, отдавшись эмоциям, кажется, заблудился Да, конечно, из метро пошёл в другую сторону Ну, ничего страшного! Это же не Брянский лес Так, сюда, или нет? «Где эта улица, где этот дом?» Да, где?! А мороз жжёт беспощадно! Честно работает, не то, что некоторые Суки, блин!.. Что-то я не то говорю Что-то не то думаю! Да и что я могу думать?! Мне, вдруг, смертельно захотелось в туалет! Причём, капитально! Я понял, что погибаю: туалетов в великом городе Москве нет. Где-то должны быть омерзительные синие будки, которые, по недоразумению считались туалетами Но войти в одну из них В двадцатиградусный мороз Обнажиться Нет, нет!!! Лучше позор!!! Лучше совершить всё прямо на глазах у почтеннейшей публики! И пусть потом со мной делают что хотят!
Однако, какая чушь! Я должен собраться! Я должен выкрутиться!
В переулке мелькнула малиновая вывеска «Монмартр» Кафе! Туда! Туда!
Вхожу Блаженное тепло Кафе уютно, без противного шика Туалет есть?! Да!!! За ширмой!!!
Сажусь за столик, заказываю жульен, зелёный чай Приносят быстро Жульен на вид очень интересен, чайник, китайский обаятелен Но мне это всё безразлично Медленно встаю Будто бы спокойно иду за ширму Туалет великолепен! Чистый, блестящий, весь цвета слоновой кости! Запах, как в косметическом салоне!.. Всё! Минута счастья! Я опять я! А не это жалкое, трясущееся существо, которым я был пять минут тому назад! Спокойно выхожу, сажусь за свой столик, оглядываюсь
Напротив меня за большим, основательным столом, сидит милейшее трио: бабушка, дедушка и внук, красивый черноглазый, упитанный мальчик лет восьми, в синем, клубном пиджаке с золотисто-красной, овальной эмблемой Мальчик аккуратно кушает что-то бело-розово-коричневое, из ярко-оранжевой пиалки Бабушка и дедушка с нежностью смотрят на него Что-то подсказывают Ну, казалось бы, обычная картина, но что-то не так Бабушка и дедушка сидят в шубах В кафе очень тепло Почему они не разделись? Так же ведь неудобно! У двери есть вешалка А, понятно Шубы на бабушке и дедушке бобровые На бабушке бобёр пышный, на дедушке стриженный Всё вместо это одеяние стоит, ну рублей тысяч сто пятьдесят Разве это можно вот так просто снять и повесить? Сопрут как пить дать! Вешалка простая, без надзора Стоит у выхода Сорвут и исчезнут с мехами в путанице переулков Всё правильно Снимать нельзя
Я смотрел на это нежнейшее, священное кормление, и думал о погибшем мальчике У него тоже, может быть были дедушка и бабушка, обожавшие его не меньше, чем бобровые старики своего красивого, заласканного внука Но они, простые люди, наверное, не были так богаты, сильны, и надёжно укрыты частоколом из баксов У них, конечно, не было 1012 тысяч для смягчения сердца каменно-ледяного эскулапа, чтобы он наплевал на «инструкции», и отвёз их внука, гибнущего в огне болезни, в какую-нибудь приличную детскую больницу Или в самую простую больницу!.. В любую! Ну не было денег, не было И мальчик погиб
Я расплатился и вышел из кафе Мороз жёг ещё крепче, ещё веселей и нахальней Москва до слёз поражала своей праздничной розовостью!.. Мой ли это город? Я не узнаю его!
Я нашёл аптеку, оказавшуюся в сто метрах от спасительного «Монмартра», купил лекарство, и пошёл к метро Пройдя десяток метров я понял, что если я сейчас не волью в себя стакан итальянского вина, я не выдержу жизни в этой жизни Так я выражусь
Вот знакомый бутик Захожу Вот он, разноцветный праздник! Вот они, мои прекрасные, любимые бутылки со всех континентов! Прямо в бутике мне открыли итальянское, я жадно выпил почти всё, и медленно стал приходить в себя
Негры, китайцы, и смеющаяся обезьянка
Александр Староторжский
Это рассказ моего приятеля, драматурга Мишки Гинденбурга. (Его псевдоним.) Мы вместе учились в консерватории, потом, вдруг, неожиданно и одновременно, превратились в драматургов. И под аккомпанемент разнообразных напитков, дуэтом написали несколько пьес. Но это не главное. Главное рассказ Мишки. Вот он.
«Ты знаешь, Саша, что какие-то идеи посещают меня только тогда, когда я слушаю музыку. Сегодня я слушал Фрэнка Синатру! Как удивительно он пел! Какую прекрасную музыку выбирал он для исполнения! Композиторы друзья были у него гениальные! Я слушал долго Часов шесть Утонув в старом, штопанном кресле И удивительная идея ошеломила меня Очень странная Поражённый искусством Фрэнка, ласковым, обаятельным, нежно согревающим душу, освобождающим её от привычной тяжести, я захотел, не знаю как, но подняться к розовым облакам над Москвой! Поцеловать маму и папу! Ведь они там!
Я встал на колени, и стал молиться, просить помощи. Стоял долго, до трёх часов ночи. Но путешествие не состоялось. Меня игнорировали Тогда я страшно обиделся, разозлился, открыл бутылку портвейна, и стал его пить Надо было успокоиться, то есть потерять способность к соображению. Два слова о портвейне. Я назвал его «Портвейн ИКС». Купил я его ночью, где-то на окраине. Откуда он появился, где он был сделан, я не понял. Буквы на тыльной этикетке были крохотные. Понять текст было невозможно. Но я плюнул на это. Дело в том, что меня соблазнила главная этикетка: красивые молодые негры, русские и китайцы, обнимаются под голубым небом. А в правом, верхнем углу улыбалась очаровательная, обезьянья рожица. Ну, купил! Стоил портвейн очень дёшево, что важно для меня.
Ну, пью Вкусный Привкус странный, но пьётся хорошо Вдруг, что-то неожиданное стало происходить со мной: голова закружилась, я услышал тихие оркестровые звуки, лёг на софу, и стал смотреть в потолок, то есть, туда, куда лучше бы я не смотрел Почему? Всё просто. На потолке появился какой-то дым, и в нём, знакомое лицо Лицо презрительно ухмылялось Кто это?! Мама родная, Гитлер! Я крикнул: «Вон отсюда!» Лицо исчезло Потом появился кто-то лысый, неопределённый, в прекрасном костюме Он извивался как дым, выходящий зимой из трубы на крыше Бесшумно появилась гигантская, крылатая анаконда в рваных, женских трусах, схватила лысого за голову, и они уплыли в золотое сияние Потом появились усы, чёрные, обжигающие, страшные глаза, и большие рубиновые звёзды на золотых погонах Ну, это ясно кто Иосиф Виссарионович Зачем?