Имейте в виду, что с каждым годом пригодный для жизни слой становится все уже, и вам нужно быть все осторожнее, чтобы не подняться слишком высоко и не опуститься слишком низко.
Письмо от кузины
В том же году получили сигнал бесконечно издалека казнить мятежников. Мы немало удивились, что у нас, оказывается, когда-то был какой-то мятеж и какие-то мятежники. Мы поднимали архивы, искали, что был за мятеж ничего не находили, видно, это было слишком давно. Казнить было уже некого, мятежники, если они и были, давным-давно умерли и сами их кости рассыпались в прах. На всякий случай мы послали ответ, что мятежники казнены хотя совершенно не знали, что это были за мятежники, и что с ними случилось.
Когда сорок лет спустя издалека пришел сигнал немедленно найти сообщников, где бы они не прятались мы уже успели подзабыть, кого именно мы должны искать, чьих сообщников, что вообще происходит. Подняли архивы, нашли что-то про мятежников, решили, что речь идет все еще про них. Через год послали ответ, что сообщники найдены и казнены.
Здесь проще сказать, что мы ждали следующего приказа но это было бы неправдой. Мы ничего не ждали, мы жили своей жизнью на своей земле, убирали по осени хлеб, гадали, выпадет ли в этом году снег хотя бы на пару дней сне означал какую-то хорошую примету, только мы не могли вспомнить, какую именно. Поэтому, когда пришел новый сигнал бесконечно издалека немедленно помиловать мятежников мы были слегка растеряны. Делать было нечего, мы сообщили, что мятежники помилованы и отпущены на свободу. Кто-то даже предложил приписать, что мятежникам поставили памятник на площади но мы решили, что это уже лишнее. Хотя, если разобраться, лишнее было все все равно наши ответы никто не читал, читать было некому. Мы сами не знали, откуда нам это известно так точно, что бесконечно далекая столица давным-давно рассыпалась в прах, и последний человек в столице навеки закрыл глаза, и сама звезда, много тысячелетий согревавшая столицу, не то погасла, не то сгорела много веков назад. Мы не помнили, чтобы кто-то говорил нам об этом, мы просто знали.
Поэтому даже не дрогнули, когда пришел приказ атаковать Белые скалы, тем более, что никаких Белых скал у нас давным-давно не было от берега до берега, от полюса до полюса, от океана до океана.
Обычно, когда приходил приказ, его передавали сразу же на весь мир, на всех площадях, во всех городах, и даже в маленьких деревушках. Это-то и сыграло роль роковой ошибки, когда во всеуслышание городу и миру зачитали приказание немедленно казнить всех, кто сидит во дворцах и правит городами и деревушками. Страна забурлила, как кипящий котел одни говорили, что приказания можно не слушать, ведь те, кто их отдавал, давным-давно умерли, да и были ли они вообще. Другие говорили, что как же так, ведь пришел приказ, а приказы просто так не приходят, и надо непременно исполнять. Мы уже понимали, что стоим на пороге гражданской войны и не сможем её остановить, что-то было сильнее нас. В маленьких городках собирались самопровозглашенные армии, шли войной на столицу, из столицы посылали войска в городки, чтобы унять мятежников, но
каково же было наше изумление, когда мы шли дни, месяцы, года но не могли добраться до ближайшего города. Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться домой, да и то пришлось немало постранствовать, прежде чем мы увидели огни родных окраин.
Мы так обрадовались несостоявшейся войне, что даже не сразу задумались, почему все случилось именно так, а когда спохватились, было уже поздно о чем-то задумываться, мы не могли добраться не только до соседнего города, но и до соседнего дома, его огни в темноте ночи мерцали все дальше и дальше. Пожалуй, мы встревожились по-настоящему, когда идти из одной комнаты в другую приходилось несколько месяцев подряд но тогда уже поздно было тревожиться о чем-либо.
Полгода назад я получил письмо от своей кузины, оно лежало посреди комнаты саму кузину я увидеть уже, конечно же, не мог. Она писала, что облюбовала себе кресло возле камина, там еще есть маленький столик, за которым можно пить чай. Еще кузина писала, что это не мы отдаляемся друг от друга, а сигналы поступают все медленнее и медленее, и монжо как-то их ускорить но как именно, она не знает. Мне казалось, что если мы объединимся с кузиной, то придумаем что-нибудь, как справиться с этой напастью, сжать или ускорить наш мир и в то же время понимал, что уже не успеем ничего сделать
(Название засекречено)
очки надень, шипит злой человек. Сам не понимаю, почему считаю его злым, ну кажется он резкий какой-то, жесткий, может, тут по-другому и нельзя, но все равно злой
Надень, надень! Без глаз хочешь остаться?
А
она ж глаза колет, дурище ты эадкое!
Надеваю очки, и все-таки зажмуриваюсь, когда вижу её, вернее, еще сам не понимаю, что вижу, что за черт, зажмуриться, крепче, крепче, не открывать
Смотри во все глаза смотри!
Пересиливаю себя, смотрю хоть не во все глаза, но как-то так. Больно колет глаза, еще и еще, я заставляю себя смотреть.
Бежать.
Бежать во весь дух.
Бежать со всех ног.
Потому что уже некогда, некогда, не осталось времени спрашивать да что я вам сделал, да за что, да почему, потому что они уже не собираются спрашивать вопросы и отвечать ответы, они собираются убивать.
Бежать перескакивать через овраги, через ограды, через весь этот городишко, через самого себя, ворваться в густое частолесье, частое густочащье, зажруиться, когда ветки обожгут лицо хлесткими ударами.
Они те, там, сзади не догонят, не настигнут, они не видят, это я могу видеть, они нет.
Уже понимаю, что все кончено, что мне нет обратной дороги в городок. И все-таки не верю себе, когда по смолистым стволам щелкают выстрелы.
Бежать.
Мир захлебывается кровью, простреленный навылет.
Бе
жать
ну, знаете, это страшно просто!
Думаю, не так уж и страшно что случилось?
Да вы не понимаете женщина воздевает руки к небу, понимаю, что она уже в крайней степени отчаяния, он же ну как это называется
Он это ваш сын?
Ну да, Итан
И что же он?
Ну как это называется не помню
Боюсь, если вы не вспомните, я ничем не смогу помочь.
Да у этого и названия-то нет! Ну когда он знает больше, чем другие ну мы вот видим дом там, дерево, снег выпал, к полудню растаял, а он (засекречено), понимаете?
Ну это редкая способность
А можно с этим что-то сделать? Ну чтобы он не видел ничего такого?
Боюсь, что нет есть только один выход
Что видите? спрашивают люди таким тоном, будто думают, то ли просто показать мне на дверь, то ли пристрелить на месте.
Вижу (засекречено).
Правильно. Здесь?
(засекречено).
Отлично. Здесь?
(засекречено).
Люди молчат, люди снова думают, то ли убить меня, то ли прогнать, наконец, кивают, будто бы нехотя:
Приняты.
очки надень, шипит злой человек. Сам не понимаю, почему считаю его злым, ну кажется он резкий какой-то, жесткий, может, тут по-другому и нельзя, но все равно злой
наконец-то решаюсь снять очки, наконец-то решаюсь не зажмуриться, а заставить себя посмотреть во все глаза. Правда тоже смотрит на меня, недовольно пофыркивает, постукивает копытами, в памяти трещит голос инструктора, осторожнее, лягнет, мало не покажется
Протягиваю руку, правда настороженно обнюхивает меня, отдергивается (вздрагиваю), наконец, поворачивается ко мне бочком-бочком, понимаю, что могу положить руку на взмыленную спину, подтянуться на руках
«просто феноменальные способности, правда в его руках гарцует удивительно легко и ловко, его появление произвело настоящий фурор, люди даже аплодировали, когда он показывал мир»
Читаю, не верю себе, бред, бред, бред, быть этого не может, да вы этого Итана хоть видели, что он показывает, и близко на правду не похоже, это же (засекречено), а гарцует-то как, гарцует, будто и правда что-то знает