Младшей из воспитанниц было всего двенадцать лет, а старшей едва минуло восемнадцать. Как часто водится в пансионах, у каждой воспитанницы было своё прозвище. Например, дочь монастырского пекаря Анна Фурьё, которая подслушала разговор Ленитины с сестрой Сабриной, называлась «шпионка». Эта шустрая вертлявая тринадцатилетняя девочка с неокруглившимися формами была для воспитанниц настоящим кладезем информации, приносящей все сплетни из монастыря. Самая бойкая девочка среди пансионерок дочь бедного гасконского дворянина Аделис де Су с гордостью носила прозвище Шалунья. Ей было тоже тринадцать. Тоненькую девушку четырнадцати лет по имени Эжени Лафоре с волнистыми каштановыми волосами и светло-зелёными широко распахнутыми глазками за грациозность и изящество подруги прозвали Веточкой. А пятнадцатилетнюю златокудрую красавицу из Шаллана, дочь барона дОлона Маркизой. Её родители через своих матерей принадлежали к побочным веткам Лотарингских принцев. Семнадцатилетнюю дочь богатого ребонского мещанина Анжелику Прегийак нарекли Мирчей за сходство с индийской мифической царевной. Чёрные волосы смуглолицей девушки отливали синевой, а тёмно-карие глаза были так выразительны, что завораживали любого. Такая внешность досталась Анжелике от матери андалузской красавицы, которая вышла замуж за француза ещё до начала Тридцатилетней войны. Самая старшая воспитанница темноглазая южанка Маргарита Бофор, чья кожа отливала бронзовым загаром, называлась среди подруг коротким именем Марго. Девица провела в пансионе всю свою сознательную жизнь. Её фамилия напоминала всем о небезызвестном опальном герцоге впрочем, на этом всякая связь с видным аристократом и заканчивалась, о чём родители Маргариты сразу сообщили аббатисе, когда передавали на её попечение свою шестилетнюю дочь. Младших девочек, которые ещё не проявили характер, называли короткими ласковыми именами, образованными от их канонических имён: Жанетта, Мелин, Лу-Лу, Марси и Ноэллин. Ленитину воспитанницы прозвали Феей, а для удобства называли коротко Лен.
Сейчас в классе находились десять юных созданий, все в одинаковых просторных балахонах с зачёсанными назад волосами, прикрытыми светлыми вимплами. Воспитанницы по своему обыкновению занимались работой: шитьём или вышивкой и вполголоса переговаривались. Образование в пансионе урсулинок все девочки получали бесплатно, находясь на полном содержании монастыря, поэтому отрабатывали свой хлеб рукоделием.
У окошка сидела дочь шалланского барона, крещёная именем Фантина[9] как младший ребёнок в семье аристократа. На красивом веснушчатом личике девицы выделялись крупные глаза оттенка небесной выси, какой она бывает только в середине июля. В пансионе матери Мадлон девушка жила уже семь лет и быстро стала любимицей аббатисы. Фантина по прозвищу Маркиза была единственной, чьи родственники регулярно жертвовали на содержание обители приличные суммы, поэтому настоятельница не спешила расставаться с нею.
Оторвавшись от работы, девица обратилась с вопросом к самой старшей из воспитанниц:
Скажи, Марго, если родители Лен откажутся отдавать её монастырю, то и мать Мадлон ничего не сможет сделать?
Южанка ответила низким грудным голосом, не отрываясь от шитья:
Ничего.
Нужно как-то сообщить им о пострижении Феи! вступила в разговор Эжени.
Но как? развела руками златокудрая Маркиза, обратив взор на подругу.
В этот миг Шалунья низкорослая девочка с нескладной угловатой фигуркой и неприметным лицом отбросила свою вышивку в сторону и, подобрав не по росту длинную юбку, спрыгнула с высокого стула на пол и притопнула ножкой:
Ничего у нас не выйдет! Мы ничем не сможем помочь Ленитине!
Но ведь есть верный способ, попыталась возразить златовласая Фантина.
Аделис мгновенно её перебила:
Какой? Что ты предложишь, Маркиза, что?
Письмо, вставила Эжени.
Это мы должны написать письмо? усмехнулась Шалунья и положила ладонь на грудь. Мы? Затворницы матери Мадлон?
Да, можно написать письмо своим родственникам. А в него вложить весточку для родителей Феи, утвердительно кивнула Веточка. Неужели они не передадут его?
Ничего не выйдет, отрицательно повела головой Аделис и поджала тонкие губы.
А Шалунья права, опустив голову, проговорила Маркиза. Все наши письма настоятельница читает
Но родители Лен попыталась возразить Эжени и не нашлась, что ещё сказать.
По классу разнёсся густой голос Маргариты:
Они узнают, но будет поздно.
Воспитанницы вмиг притихла. Бофор продолжала шить, невозмутимо втыкая иголку в ткань. В образовавшейся тишине был слышен даже скрип тонкого металла. Через мгновение в коридоре раздались быстрые шаги, дверь с шумом распахнулась, на пороге появилась раскрасневшаяся от бега и возмущения Анна Фурьё.
Нет, вы только подумайте! прокричала Шпионка. Эта Пресвятая Гаскония довела Фею до горячки! У неё жар! И держат её всё там же, в келье монастыря!
Аннета! в сердцах воскликнула самая младшая воспитанница с круглыми щёчками и побежала к Фурьё.
Жаннета! в тон ей отозвалась подруга, и девушки, обнявшись, плюхнулись на ближайшую скамью.
Ей совсем дурно? не отрывая глаз от работы, спросила Маргарита.
Да, ответила Анна.
О, Господи! Мы должны что-то сделать! прошептала Эжени и со вздохом опустилась на скамью возле учебного стола.
Маркиза поспешно подошла к подруге и, погладив её по голове, участливо прошептала:
Веточка, только не плачь! Нам всем тяжело, но мы действительно ничем не можем помочь нашей Феечке
Но сидеть сложа руки! Я так не могу!
Да замолчите вы когда-нибудь? впервые подняла голову Маргарита и с укором посмотрела на девочек. От ваших воплей Ленитине лучше не станет.
Чёрные глаза мадемуазель Бофор вдруг засияли фосфорическим блеском, что говорило о переполнении её хорошенькой головки тяжёлыми думами.
Марго, конечно, права, впервые подала голос Анжелика, сидевшая в дальнем углу класса, и обвела подруг взглядом. Если помогать, то не словами, а делами. А от причитаний и молитв дело с места не сдвинется. Мы три дня молили о помощи. А толку?
Две старшие воспитанницы: Бофор и Прегийак с первых дней стали лучшими подругами Ленитины де Сентон. Они знали о её помолвке с немцем и, несмотря на набожность, в силу молодости не осуждали выбор семьи Сентонов, не считали брак с кальвинистом греховным.
Златокудрая Маркиза присела рядом с Веточкой. Аннета и Жаннета притихли на своей скамье и следили глазами за тем, как Шалунья деловито расхаживала по классу, высоко подобрав юбку просторного и не в меру длинного балахона. Все понимали, что Аделис де Су перебирает всевозможные планы действий.
К вечеру Ленитине снова стало плохо, и мать Мадлон велела сестре Сабрине остаться у кровати больной на ночь. Вернувшись в свою келью, аббатиса обнаружила два свежих письма для воспитанниц. Разумеется, прежде чем передать их девочкам, настоятельница вскрыла конверты перочинным ножом. Первое послание было для Аделис от родной сестры её отца-вдовца, второе для Ленитины от её родителей.
Мать Мадлон прекрасно понимала, что, не дождавшись в срок ответа от дочери, Сентоны могут заявиться в пансион или прислать сюда её брата и жениха. Игра в молчанку могла выйти боком. Но позволить затворнице хоть намёком сообщить родне, что она не хочет уходить в монастырь, аббатиса не могла. Оставался один выход писать ответное послание самой. От имени Ленитины
Конечно, подделать почерк девицы было невозможно и, тщетно промаявшись с этим занятием битый час, настоятельница в итоге решила прибегнуть к старому проверенному способу: она написала письмо от своего имени, сообщая, что Ленитина де Сентон решила посвятить жизнь Богу и дала обет молчания, готовясь к постригу. Поэтому, чтобы мирское не отвлекало её от суеты, она не может сама написать родственникам.