Часто психологи просили детей нарисовать семью. Это я любила. Я рисовала маму и себя. Мы с мамой держались за руки. Если мы с мамой куда-то идем, мы всегда держимся за руки или мама ловит меня за капюшон, когда я пытаюсь складывать кубик Рубика или читать книжку на ходу. Нам с мамой так удобно и хорошо.
Вокруг меня и мамы на моих рисунках обычно летали игрушки, друзья, книжки и big data (она был изображена символически в виде цифр, графиков и n-мерных матриц). Так я пыталась стимулировать когнитивный потенциал интервьюера и хотя бы в примитивном виде донести до него суть маминой работы и суть происходящего этом мире. Мы ведь живем в мире самых разных больших данных.
Мама рассказывала мне про свою работу, и я лучше всех в детском саду, включая воспитателей и нянечек, понимала, что такое данные и куда движется мир в цифровом плане. Мир, несомненно, двигался в прекрасное будущее, где тот, кто сумеет получить, сохранить, обработать, правильно интерпретировать данные, будет королем или могучим монстром в зависимости от воспитания, унаследованных генов и личных мотивов.
Свою будущую работу, по просьбе психологов, я тоже изображала на бумаге. Я рисовала несколько симпатичных округлых доменов с названиями наук. Это были области достаточно интересные, чтобы я ими занялась, когда вырасту.
Часть подписей на этой схеме я шифровала во имя порядка и приватности. Шифрование я начала применять в шесть лет. Оно было вызывающе несложным. Я использовала известный механизм и примитивный ключ. Забавно, что ни один из психологов не только не расшифровал записанное, но даже и не догадался, что видит перед собой простейший шифр, доступный ребенку.
Все-таки психологию сложно считать наукой. Это милый сервис, в который идут работать преимущественно женщины, которые не хотят или не могут стать врачами, учеными, парикмахерами и шахтерами. Маленький Шнобель не соглашался со мной и отстаивал право психологии считаться полноценной наукой.
Пока мы с ним рассуждали о пользе и научности психологии, мы придумали концепцию летучего отряда боевых психологов, которые легко перемещаются по свету и помогают людям, попавшим в беду, обрести душевное равновесие и пережить потери. Мы некоторое время играли в летучих психологов и попутно разработали протокол первой психологической помощи в чрезвычайных ситуациях. Протокол был не так уж плох. Маленький Шнобель показал его дедушке-философу, и наш план помощи был в целом одобрен. Дедушка рассказал нам, что срочная психологическая помощь существует и психологи всегда прибывают на место больших катастроф, чтобы помочь пострадавшим людям.
Психологи в нашем детском саду на боевых профессионалов похожи не были, и летучий отряд из них вряд ли бы получился. Уже первая беседа с психологом показала, что мое графическое представление нуждалось в пояснении. Психологи обычно упрощенно трактовали изображения моих интересов, как облака. Я не спорила.
Эти специалисты явно не были знакомы с методикой выгрузки информации для размышлений в виде ментальных карт, матриц взаимодействия и факт-карт. У меня не было уверенности, что они смогут воспринять этот материал на первом же собеседовании со мной, поэтому я соглашалась с их незрелыми заключениями, объясняла им содержание рисунков простыми словами и шла заниматься своими делами.
Не всем психологам я казалась нормальным ребенком. Одна дотошная психологиня заметила, что я часто читаю во время общих игр и иногда забираюсь в шкаф или под стол, чтобы спокойно обдумать прочитанное или недодуманное. Она сочла это поведение ненормальным и поставила мне неприятный диагноз, который возмутил воспитателей и встревожил мою маму.
Я этого не знала, но меня ожидало повторное контрольное тестирование. Никаких сложностей по этому поводу я не испытывала. Все переживания из-за угрозы нехорошей записи в медицинской карте достались моей маме. Но что она могла поделать. Гениальных людей часто не понимают.
Глава 12. Неприятные вопросы
Маленький Шнобель успешно проходил все психологические собеседования. Для психологов он рисовал усеченный состав своей семьи в виде себя (неизменно в красных носках), брата, папы, мамы и кота Вареника. Он говорил, что мог бы попытаться нарисовать всех родственников, но неясно, когда и на ком пора остановиться: на тех, кого ты видел сегодня, вчера, на прошлой неделе, на самых ближайших по родству или по духу на текущий момент. Бабушки, дедушки с их котами, собаками, дядями и тетями, их женами и мужьями так целый день будешь рисовать. И тебя сочтут ненормальным.
Ненормальным, почему? спросила я Маленького Шнобеля.
Ника, как ты думаешь, зачем нас расспрашивают психологи и заставляют делать всякие штуки? задал Маленький Шнобель вопрос, который я сама должна была задать, если бы больше думала о других людях и их мотивах.
Ну, они так играют с нами, это их работа, предложила я очевидное, но расплывчатое объяснение.
Работа, да, но в чем цель? Маленький Шнобель сделал паузу и посмотрел на меня с вопросом.
Я тупила. Я по-детски предполагала, что мир вертится вокруг меня и ради меня. Все только и думают, чтобы сделать для меня хорошего. Но это не так, я уже знаю, что это не так. Так в чем же дело? Я посмотрела на друга.
Они ищут от-кло-не-ния, я тоже не сразу узнал, мой брат объяснил мне это, сказал Маленький Шнобель, спроси свою маму, если хочешь. Мне вот не нравится, когда у меня ищут отклонения и даже не предупреждают.
Маленький Шнобель очень заинтересовал меня своим утверждением. По пути из детского сада домой я решила получить разъяснения у мамы. Оказалось, Маленький Шнобель был прав. Тесты, картинки и задания были придуманы, чтобы выяснить особенности ребенка, включая отклонения. Так сказала мама.
А если отклонения найдутся, что с ними будут делать? спросила я.
Некоторые отклонения у детей можно скорректировать, некоторые нужно учитывать, ответила мама.
Мама, а у меня много отклонений? спросила я, чувствуя, что на меня наваливается пласт новых не очень очевидных и в перспективе неприятных сведений.
У тебя есть особенности, сказала мама, ты быстро учишься, многое схватываешь, ты любопытнее других, твоя чувствительность к запахам выше медианной, твоя память работает очень хорошо, просто превосходно.
Значит, у меня хорошие отклонения? спросила я.
Да, но в некоторых вещах другие дети тебя опережают, ответила мама, хотя это совершенно нормальная ситуация.
Понимаю, я леплю неидеально и не люблю капусту. Но это уже перестало быть проблемой. А Маленькому Шнобелю, мам, вообще не нравится, когда ищут отклонения без предупреждения и разрешения, сказала я.
Это обычная практика в детском саду. В ней много плюсов. Но Маленький Шнобель не совсем зря беспокоится, сказала мама, если кто-то знает наши уязвимые места, он может этим воспользоваться. Такие данные должны быть защищены.
А Маленький Шнобель говорит, что из-за таких вопросов человека могут посчитать ненормальным, продолжила я.
Маленький Шнобель опять беспокоится не без оснований, согласилась мама, некоторые наши особенности могут насторожить других людей. Люди, особенно не очень образованные или недостаточно осведомленные, опасаются тех, кто сильно отличается от них. И они могут отнестись к непохожим на себя или уникальным экземплярам с предубеждением.
Значит, мама, я должна отвечать на вопросы и делать задания так, чтобы выглядеть хорошо и быть похожей на всех, а не так, как я могу и мне хочется? спросила я.
Думаю, задания нужно делать наилучшим образом в 99 процентах ситуаций. Но ты могла бы подумать, в каких случаях не следует показывать свой высокий уровень знаний и умений. А когда отвечаешь на вопросы о себе, может быть, не всегда стоит шокировать собеседника. Подумай и тут сама, в каких случаях стоит, а в каких нет, предложила мама.