Вот и сегодня Виталий Петрович решил поехать в 16-й отдел так в последнее время переименовали отделение. Ильюхина часто тянуло именно на набережную Лейтенанта Шмидта там когда-то работал начальником розыска его друг, Василий Токарев
В машине полковник почти успокоился вот только правый ботинок почему-то стал сильно жать на больной палец, словно там какой-то внутренний шов вылез. Ильюхин этот ботинок и снимал, и изнутри подошву щупал «внутренний шов» не исчезал. Когда доехали до 16-го, полковник бросил водителю:
Я тут жалом повожу, а ты в управление. Загляни в квартирный отдел, спроси, не нужны ли колеса. Отсюда доберусь сам.
Вас понял, кивнул водитель. Его звали Пашей Юртаевым, и он работал с Ильюхиным не первый год. Знал полковника получше многих оперов, но никогда ни с кем о Виталии Петровиче не сплетничал. Паша не заикался и о вечных переработках вкалывал, не жалея ни себя, ни подвески. Ильюхин его никогда не хвалил, зная, что Юртаев умудряется халтурить, и не где-нибудь, а у дорогих отелей А там, где иностранцы, там и много чего остального-всякого. Как-то раз Виталию Петровичу принесли рапорт по поводу Юртаева: дескать, примите меры использует служебный транспорт в целях нездорового обогащения ну и так далее. Ильюхин сбросил писульку со стола, сказав принесшему ее только одну фразу: «Жопу подотри!» Об этом узнали все, кто надо, и угомонились по поводу Паши навсегда
Полковник вошел в 16-й отдел и, не привлекая к себе внимания, проследовал к двери в уголовный розыск. Дверь была приоткрыта. Ильюхин тихо прошелся по коридорчику и прислушался. В одном из кабинетов раздавались крики.
Ты тупорылый, Кеша! Даже на конкурсе тупорылых ты займешь второе место, потому что тупорылый! Я тебе с ночи долдоню: сосед сверху тебя опознать может это раз! Олежка, кореш твой, не сука и молчать не будет это два! В хате у тебя скатерть со скока[26], в которую вы вещи заворачивали, это три! Хули тебе еще надо?
Это тебе, начальник, надо, раз ты четвертый час надрываешься, откликнулся, видимо, тугодум Кеша.
Ты действительно без пиздюлины не понимаешь? А?!
Если у тебя на руках все козыри так веди на парашу! А явка[27] смягчает вину, но увеличивает срок.
Ильюхин улыбнулся, вспомнив себя молодым, и вошел в кабинет. Из троих находившихся в этой комнатушке в лицо его не знал никто. С битым вором Кешей полковнику пересекаться не доводилось, а оперуполномоченные Володя Потемкин и Боря Уринсон были еще совсем салагами.
Дядя, тебе чего? обернулся к вошедшему Потемкин.
Именно он только что отвесил Кеше звонкий подзатыльник. Володя был парнем здоровым и характер имел «штурмовой». Наверное, он был бы незаменимым офицером в десанте. Борис Уринсон считал себя интеллигентом, потому что жил с художницей и поэтому несколько раз ходил на выставки. Он любил подолгу и издалека разговаривать с жуликами.
Не «чего», а «что»! В театр мало ходите, молодые люди. Сквернословите громко, руки распускаете Это же незаконно
Полковник аж разулыбался про себя: «Попались, голубчики». Брови Потемкина поползли вверх:
Ты правозащитник! Ты из-под какой коряги вылез?
Так мимо проходил Полковник пожал плечами и по-хозяйски уселся на стул спиной ко второму оперу. Умного Уринсона эта борзость чуть насторожила.
Документ! рявкнул Потемкин.
Называйте меня просто: Евлампием Барбитуратовичем, ласково улыбнулся Виталий Петрович. Ильюхин мое фамилие.
Уринсон начал приветствовать за спиной полковника, он хотел состроить рожу Потемкину, но не успел.
Слушай, ты, Дормидонт Потемкин тоже не успел закончить фразу и, наверное, к лучшему. В кабинет влетел неизвестно как пронюхавший о визите начальства начальник уголовного розыска района Ткачевский и гаркнул:
Товарищи офицеры!!!
Потом Ткачевский начал бодро докладывать о проводящихся оперативно-розыскных мероприятиях. Потемкин стоял по стойке «смирно» и смотрел в потолок. По окончании доклада Ильюхин кивнул Ткачевскому и спросил ласково опера:
Ну-с, отец Ебукентий, что соколом не смотришь?
Не признал начальства! Гитлер капут! Потемкин перевел виноватый взгляд с потолка на полковника.
Напрасно, друг мой, хмыкнул Виталий Петрович. Начальство надобно либо по харям узнавать, либо спинным мозгом чувствовать. М-да А что до твоего раскаяния так колоться и на суде не поздно. Правда, Кеша? На последних словах Ильюхин резко повернулся к задержанному и ласково потрепал его по загривку.
Кеша дернул ноздрями, сбросил ногу с ноги и от неожиданности подтвердил сентенцию полковника относительно раскола на суде:
Ага Но лучше по одному за группу больше дают.
Фраза эта вырвалась у Иннокентия машинально и чуть ли не против его воли, чему сам задержанный очень удивился, а потому насторожился и лихорадочно начал просчитывать свои шансы в неожиданно изменившейся ситуации. Полковник смотрел на уголовника с поощрительной, почти ласковой улыбкой.
Кеша был ловким, дважды судимым квартирным вором и потому на чистосердечное признание смотрел здраво, то есть как на фраерскую блажь. Своих Иннокентий не сдавал, правда, своими считал всего нескольких воров на свете. Через несколько секунд задержанный внутренне решился и обозначил привставание:
Товарищ генерал
Слабо, Кеша, слабо! добродушно улыбнулся Виталий Петрович и правой рукой мягко усадил вора обратно: Ты присядь Поведать чего хочешь?
Кеша заерзал задом по зеленому табурету, на котором кто-то когда-то умудрился вырезать душераздирающую надпись: «Отсосете, козлы!»
Мне бы потолковать с вами с глазу на глаз. Голос Иннокентия упал почти до шепота.
Полковник закивал, словно ему предложила что-то очень приятное и интересное симпатичная женщина:
Вопросов нет! Всегда рад потолковать с бывалым человеком.
Ильюхин поднял глаза на стоявших по стойке смирно Ткачевского, Потемкина и Уринсона и негромко скомандовал:
Все на выход!
Ткачевский выставил оперов из их собственного кабинета чуть ли не пинками и аккуратно прикрыл за собой дверь. Ведя Потемкина и Уринсона по коридору к своему кабинету, Ткачевский на всякий случай продолжал тактично и всепонимающе улыбаться. И только закрыв плотно дверь своего «бункера», начальник уголовного розыска района начал орать, но не очень громко. Орал Ткачевский минуты две, и все больше затейливым матом, так что самыми цензурными словами в этой страстной речи были, наверное, «пидормоты» и «головожопусы». Потемкин и Уринсон вздыхали и перебирали пальцами свою одежду, словно пятиклассники, попавшиеся в школьном туалете завучу за курением
Между тем Кеша, оставшись наедине с полковником, без спросу схватил сигарету из лежавшей на столе пачки, нервно затянулся и забормотал:
Короче, я вижу, ты здесь начальник
И не только здесь, чуть «поджал» Виталий Петрович. Кеша кивнул:
И это я вижу. Я это не первоход, оперов знаю ты вкуриваешь? Так вот: на мне сегодня одна квартира, больше не наскребете, да и с ней надо еще попариться ты не злись Зато я знаю за налет, что был на Суворовском третьего дня.
Полковник мгновенно напрягся:
Это тот, что с трупом и похищенной картиной Клеверова?
Иннокентий заинтересованное напряжение почуял мгновенно, а потому начал разгонять сигаретный дым уже чуть ли не вальяжными движениями руки:
То, что жмурик на них, я не слыхал, но но это даже к лучшему. А клевер там или ромашка я не спец но если дам адресок того, кто взял картину да и остальной хлам А? Как?..
Заманчиво, повел шеей Виталий Петрович. А адресок-то точный или на глазок вроде «третий этаж в четвертом или пятом парадняке»?
Точный! успокоил собеседника Кеша и заржал: Этот чертополох вам стучит, когда ему надо а тут просто так хапнул у залетных видать, барыш перетянул оперативный интерес. Но иногда заглатывать хлопотно крючок могут выдрать вместе с желудочным соком