Заявленная тема страдает некоей двусмысленностью. Бесполезность юриспруденции как науки может как-то означать, «что юриспруденция пусть и наука, но она не оказывает влияния на действительность и жизнь народов, которое полагается и присуще каждой науке». Это может также означать, что «юриспруденция как наука бесполезна теоретически, она не является наукой и не дотягивает до подлинного значения этого понятия». Данную двузначность, которая непроизвольно закралась в мою тему, я не буду отвергать. Смысл темы, обращенный в два направления, отразит все, что я хотел вам сообщить.
Меж тем такого рода заявления звучат сегодня не совсем обычно. Да, святость и величие юриспруденции еще непоколебимы и повсеместно признаны! И все-таки не встречаемся ли мы ежедневно с такими проявлениями, которые вполне способны вызвать размышления и дать закрасться сомнениям к такой аксиоме? Кому не приходилось испытывать глубокое чувство пустоты и неудовлетворенности от работы юристов-практиков? В какой иной отрасли литературы, кроме юридической, можно найти наряду с хорошими произведениями такое нагромождение бездуховных и безобразных книг?
Святая юстиция продолжает до настоящих дней быть предметом насмешек в народе. Самые образованные люди, даже когда они правы, чураются оказаться в ее объятьях. Напрасно они пытаются разобраться в формах и процедурах юстиции. Какая масса законов и не меньшая масса пробелов! Какая армия чиновников, но насколько же медленно правосудие! Какие затраты на учебу и ученость, но какая нестабильность, неопределенность в теории и практике. Государство, которое ставит реализацию права своей высшей задачей, лишь с огромными расходами оказывается способным решить ее в каждом отдельном случае!
Притупляющая сила привычки скоро сделает безразличной к подобным проявлениям даже лучшую часть юристов, а когда обычный дилетант вызовется высказать свое мнение мы поспешим заткнуть его, ибо он ничего не понимает в праве. И эти проявления настолько сильны, что их можно считать признаками более глубоких диспропорций, и в то же время они настолько значительны, что попытка найти их более глубокие причины может вполне заслуживать интерес со стороны столь почтительной публики.
Юриспруденции, как и любой другой науке, приходится иметь дело с предметом, который самостоятелен, существует свободно и независимо сам по себе, не заботясь о том, существует ли наука, понимает ли она его или нет. Этим предметом для юриспруденции является право, которое живет в народе и реализуется каждым отдельным лицом в своем круге. Такое право можно назвать натуральным (das natürliche Recht). Те же отношения существуют во всех других науках. Природа как предмет естественных наук означает, как расцветают цветы, как плодятся животные, и неважно, знает или нет физиолог их сути или силы. Душа является предметом психологии. Дух в его простой мыслительной деятельности выступает предметом логики. Люди не могут чувствовать и мыслить по иному, как только по структуре данных наук. Даже математика имеет дело с объектами, не созданными ею самой. Хотя соотношение пространств и чисел является абстрактным, однако они всегда абстрагированы от действительности. Закон Пифагора существовал еще до того, как Пифагор его открыл. Даже у философов в качестве предмета, в которую проникает наука, есть своя действительность, а именно абсолютное и вечное. И пусть последние веяния в философии пытаются отменить данное противопоставление этой науки и ее предмета, по понятным причинам оставим сегодня их в стороне. Любая предполагаемая идентичность бытия и знания даже у великих мыслителей наблюдалась лишь в начале их системы. Но в ходе развития она всегда обращалась в свою противоположность. Даже когда мы природу назовем не «природой», а «бытием как иной формой идеи», то это не отменит данного противопоставления, оно лишь переместится из основного понятия в его эпитет.
Итак, предмет юриспруденции право, и если посмотреть внимательнее, то таковыми будут являться самые разнообразные формы брака, семьи, собственности, договоров, наследования имущества, различия сословий, отношение правительства к народу, а наций друг к другу. Самостоятельность права по отношению к науке постулат чрезвычайной важности, который ранее часто ставили под сомнение либо пытались ограничить, но простых соображений достаточно, чтобы обосновать его несомненную точность. Народ вполне может существовать и без науки права, но никогда без самого права. Да, право должно развиться до достаточно высокого уровня, прежде чем возникнет мысль о науке права, а народ приступит к ее созданию. Вся история только подтверждает эту мысль. В Древней Греции публичная и семейная жизнь достигли значительного развития, а наука права едва успела сделать первые шаги. То же самое произошло и с Древним Римом вплоть до падения Республики, и с германскими и романскими народами в Средневековье до времен глоссаторов.
По сравнению с предметом других наук различия в праве могут здесь вызвать определенные сомнения. Ведь это тот момент познания, в который праву становится присуще быть также предметом науки. И в этом различии есть своя правда. Народ и без юриспруденции знает о своих правах, но такое знание не есть наука. Оно основано на темных сторонах чувств, темных сторонах естественного такта. Это лишь знание о праве в каждом отдельном случае. У каждого народа имеются свои абстрактные понятия о праве, свои пословицы, которые весьма далеки от науки независимо от того, как часто они применяются. Аналогия с лингвистикой будет тут вполне уместной. У ее предмета также есть момент познания. Отдельное лицо может точно знать, как использовать в разговоре падежные и временные формы, и при этом ему может быть неизвестно само название науки языка грамматики.
Тем самым задача юриспруденции состоит в том же, что и у других наук. Она должна понять свой предмет, найти свои законы, в итоге разработать понятия, установить родство и взаимосвязи отдельных образований и, наконец, обобщить свои знания в простую систему. Исходя из моей темы, возникают следующие вопросы: как решила юриспруденция свою задачу? Что она сделала по сравнению с другими науками? Ушла ли она вперед или осталась позади?
Можно предположить, что упомянутый момент познания, который изначально является присущим его предмету, наделяет юриспруденцию значительным преимуществом по отношению к прочим наукам. Несмотря на это история учит нас обратному. У древних греков все иные науки были чрезвычайно развиты, и лишь юриспруденция, за исключением публичного права, оставалась полностью незрелой. Римские юристы в имперский период наверстывали упущенное в уголовном и частном праве, и благодаря их работам юриспруденция опередила тогда остальные науки. В Средние века, как можно судить по работам того времени, долгий период существовало то же соотношение. Но со времен Бэкона происходит его полное изменение.
Принцип эмпирического наблюдения, подчинение любой спекулятивной идеи опыту, благодаря которому юриспруденция римских классиков достигла своего превосходства, был принят на вооружение каждой наукой. И результаты использования новых методов не заставили себя ждать. Открытия последовали одни за другими. Если ранее все, что предыдущее столетие утверждало своими мечтательными рассуждениями, новое столетие отметало, заменяя это своими спекуляциями не лучшего свойства, то теперь все встало на крепкую почву. Работы и открытия одного столетия оставались для последующих веков прочной основой, на которой древо науки разрасталось и достигало несоизмеримых высот. Напротив, юриспруденция со времен Бэкона застыла на месте. Ее правила, ее понятия с тех пор утратили свою точность. Противоречий становилось все больше, и даже когда, казалось, самые тщательные исследования вели к надежным неопровержимым результатам, не проходило и десятилетия, чтобы спор не начинался сызнова. Труды Кюжо (Cujatius) и Донно (Donell), Готоманна (Hottomann) и Дуарена (Duaren) до сих пор считаются образцами, а современники не в силах предложить ничего нового. Это признается даже корифеями науки.