Теперь на её малой Родине из родни остались две сестры, причём, далеко ещё не преклонного возраста. У этих сестёр, благо, что обе они по разным причинам были одинокие, Ивлева намерена была разместить близнецов и Роберта. Последнего у Настасьи Ивановны, по той простой причине, что парень был просто-напросто её любимчиком; она вообще души в Роберте не чаяла, и нередко в деревню в его адрес от неё летели дорогие подарки.
Итак, за Роберта Раиса Ивановна была совершенно спокойна: под неусыпным оком её любимой старшей сестрицы он всегда будет сыт и иметь крышу над головой, а там, глядишь, и карьеру блестящую построит.
Близнецов, согласно уговору, согласилась опекать её младшая сестра Ольга Ивановна. Правда, в отличие от Настасьи она была, как бы правильно выразиться, несколько меркантильна. Без денег она ни в какую не соглашалась никому помогать, родня это, или не родня, будь это даже мать родная. Когда она на столь щекотливую тему прозрачно выразила своё мнение, Раиса Ивановна поспешила её успокоить, мол, своих детей она отрывает от себя вовсе не с пустыми руками.
Насчёт Лизы вопрос тоже не стоял ребром; она заранее договорилась, что жить дочка будет у своего отца Петра Семёновича, с которым Ивлева, несмотря на прошлые обиды, сохранила добрые отношения.
Притом, ей было известно, что бывший её муж сейчас достаточно обеспеченный человек, так что дочь не будет ему в тягость.
Тем более он сам и уже давно совершенно искренним тоном просил Раису Ивановну отпустить Лизу к нему погостить, но вот всё не было нужного момента, и, наконец, он наступил. Однако, хотя бывшие супруги в телефонном разговоре вроде бы и расставили все точки над «и» насчёт проживания Лизы, одна мысль Раисе всё-таки свербила мозг и, как назойливая муха, не давала покоя.
Дело в том, что она прекрасно знала, как несладко живётся её бывшему супругу с его беззлобным характером и мягким, как валенок, сердцем, под каблуком вздорной капризной бабы, которая, по словам самого Петра Семёновича, тотчас же после свадебной церемонии прочно уселась ему на шею и вертела им, как поленом.
Об этом он сколько раз жаловался своей бывшей половине, которая не будучи злопамятной, искренне ему сочувствовала.
Конечно, Раиса Ивановна была в полнейшем недоумении: как мог её Пётр, балагур и весельчак, знающий себе цену и менявший в молодости женщин, как перчатки, остановиться на какой-то странной желчной особе, не отличающейся к тому же ни красотой, ни умом, ни какими-то талантами, вдобавок сумевшей захватить власть над мужиком, причём, не самым последним. «Да за такого, как Петя, восклицала возмущённо Раиса Ивановна, пошла бы любая баба, красивая и добрая, не то, что эта змея подколодная!»
Но делать нечего, кроме, как у Петра Семёновича, Лизоньке в Санкт-Петербурге в настоящее время негде было притулиться, да и, зная кроткий, в то же время твёрдый характер дочери, мать лелеяла надежду, что Лиза, если надо, даст отпор любому, кто бесцеремонно залезет в её личное пространство и посягнёт на её свободу.
Наконец, когда окончились последние приготовления к отъезду и семья в полном сборе по русскому обычаю присела на дорожку, мать, стойко державшаяся до последнего, с увлажнившимися глазами перецеловала поочерёдно своих драгоценных отпрысков и, припав к Лизиному плечу, дрогнувшим от волнения голосом дала ей наказ:
Доченька, на тебя у меня вся надежда, не спускай с них глаз, а вы, мальчишки, держитесь за Лизу если что-то пойдёт не так, немедленно звони и пиши мне. Я, наверное, не скоро к вам выберусь. А деньжата кончатся, ещё подкину, слава Богу, у меня маленький запасец есть.
Она бессильно опустилась на стул и, не выдержав эмоционального напряжения, дала волю слезам. Роберт, обычно не любивший «телячьи» нежности, в этот раз своими сильными руками нежно обнял мать и с пафосом пообещал ей сделать всё, чтобы она гордилась ими. Растроганно глядя на своего любимца, Раиса Ивановна вытерла слёзы и, напустив на себя строгость, погрозила пальцем в его сторону и в Лизину тоже:
Не вздумайте, ради бога, с кем-то конфликтовать! И, пожалуйста, ребятки, припрячьте далеко-далеко свой строптивый характер и какие -либо крамольные мысли. А то я вам покажу, где раки зимуют не забывайте русскую пословицу, что ласковое дитятко сосёт две матки. Что толку я вон всю жизнь на дыбы лезла! Чего хорошего добилась!
Она махнула рукой и опять навзрыд зарыдала.
В десять часов, ясным солнечным утром на самолёте, державшем путь в Санкт-Петербург, летели Ивлевы; они были похожи на испуганных птенцов, нечаянно выпавших из родного гнезда. Что их ждёт в новой жизни? Бог весть.
Город на Неве встретил наших путешественников хмурым ветром и туманной сыростью. Нудный дождик, как из сита, мелко моросил, однако на эти мелочи они не обращали внимания. Пусть погода здесь не ахти какая, зато, наконец-то, мечта сбылась.
Этот опостылевший Кукон остался позади, и в ближайшее время он, видимо, предстанет перед их взором разве лишь в чудовищном сне.
Повеселевшая Лиза в порыве хотела предложить братьям прогуляться по набережной, но тотчас же спохватилась, вспомнив, что мама давала наказ вначале устроиться, а уж про гулянки думать потом. Она отдала свою поклажу Роберту и попросила братьев её подождать, а сама тем временем зашла в павильон, где продавалось мороженое. Затем раздала всем по две порции, и они с лакомством в руках отправились сначала туда, где проживала Ольга Ивановна. Долго кружили по незнакомым улицам, как зайцы, петляли по переулкам; вызвали такси и, наконец, приехали по нужному адресу.
Ольга Ивановна проживала в старом пятиэтажном доме, сталинских построек. На звонок она долго смотрела в глазок прежде, чем открыть дверь. Увидев на пороге сразу четверых Ивлевых, впечатлительная тётка перепугалась не на шутку, ибо подумала, что семейство в полном составе намеревалось перекантоваться именно у неё. Приземистая и неказистая, с крупными бигудями на жирных седых волосах, она, к слову сказать, была полной противоположностью статной, стройной Раисе Ивановне.
В мятом халате, волочившимся по полу, она, не приглашая гостей пройти, прищурила свой колючий, неопределённого цвета глаз, а другим в упор посмотрела на Лизу. В эту минуту пожилая тётка
чем-то напоминала маленький вопросительный знак.
У неё чуть было не вырвался каверзный вопрос насчёт того, что, мол, куда она денет такую ораву, как догадливая Лиза спокойным голосом пояснила:
Тёть Оля, да вы не волнуйтесь, у вас пока поживут только Олег и Игорь, как вы и договаривались с мамой.
Нет, такая родственница весьма не понравилась ни Лизе, ни Роберту, ни братьям-близнецам. Вместо того, как это полагается в гостеприимных домах, радушно пригласить уставших с дороги ребят хотя бы присесть, она стояла на пороге, подбоченясь, и всё повторяла одно и то же низким, как иерехонская труба, голосом:
Так вот оно что, гм гм вот оно что.
Лизе от души стало жаль Олега и Игоря: сникшие и подавленные, нахохлившиеся, как воробьи, они стояли, опираясь на дверной косяк, и исподлобья поглядывали на свою неприветливую тётку. Бог ты мой, думала она. И с такой ведьмой, такой мегерой братишкам предстоит жить! Она твёрдо решила, что при первой же возможности определит близняшек в более подходящее место.
Чтобы хоть как-то задобрить суровую родственницу, Лиза отвернулась и вытащила из нагрудного кармана деньги, которыми снабдила её мама. Рассудила так: она добавит половину своих денег Ольге Ивановне, а те, что у братьев, пусть так у них и остаются, бедняжкам они больше пригодятся. Ведь она сама находится в более привилегированном положении, чем они; она будет жить у родного отца, а это наверняка не одно и то же, чем под крышей у злюки-тётки.