Никаких повреждений у нее не было? спросил Брамлей.
Никаких.
А как же она объяснила свое появление в вашей комнате в два часа утра и свой обморок? вмешалась Марджори Хастингс.
Конечно, она никак их не объяснила! воскликнул Брамлей, и Мэри Коль удивленно на него поглядела.
Откуда вы это знаете? спросила она. Но это правда. Можно было думать, что с нею ничего не случилось, кроме того, что она проспала в моей постели вместо своей. Она никогда об этом не упоминала. Она начала собираться. Единственно необычным было то, что она страшно торопилась уйти из этого дома.
Но почему она торопилась, она сама не знала, сказал Брамлей, и опять Мэри Коль удивленно обернулась к нему.
Именно так. Джоанна вдруг возненавидела это место. Оно ей было противно.
Вы, наверное, ее расспрашивали? настаивала Марджори Хастингс. Я бы, наверное, отчаянно перепугалась, если бы кто-нибудь ночью ворвался в мою комнату на одинокой ферме! Право, я бы поставила вопрос-другой и добилась бы на них ответа!
Хорошенькое лицо Марджори приняло сердитое выражение. Брамлей улыбнулся по этому поводу, но Мэри Коль объяснила:
Я тоже торопилась оттуда уехать, не теряя ни минуты. На ферме было полное расстройство, и наше присутствие было нежелательным. Видите ли, Шарль, старший сын Нарцисса Педру, умер в ту ночь. Ради Бога, в чем дело?
Этот вопрос был задан Брамлею, с лица которого внезапно исчезла улыбка.
Ни в чем, ответил он серьезно и как бы колеблясь, кроме того, что мы в более глубоких водах, чем я когда-либо это воображал.
Все предположения Брамлея оправдывались самым страшным образом. Впечатление Джоанны, достаточно ужасное, чтобы потрясти ее разум; решимость Природы загнать его за пределы памяти; общий фактор в этом первом впечатлении и во всех повторных случаях; а теперь это сообщение Мэри Коль все это указывало на мрачную, зловещую, темную историю, на ужасы среди ужасов. Брамлей припомнил выражение безумного страха, блеснувшее в глазах Джоанны в ту минуту, когда она уцепилась за балюстраду в отдельном салоне перед тем, как закрыла лицо руками, чтобы защититься от видения. Он почувствовал, как ледяной холод пробежал у него по спине. И теперь эту историю приходилось вытягивать на свет во всем ее смутно предчувствуемом безобразии. Иной надежды для Джоанны не было. Ее нужно было заставить вспомнить.
2
На следующий день он вызвал Джоанну Уинтерборн, и она пришла к нему на Харли-стрит. От ее тесно облегающей голову шляпки до светло-коричневых чулок и лакированных башмаков, она была всего лишь одной из хорошеньких молодых женщин в облачении современной моды. Но в ее лице была какая-то напряженность, какая-то смутная тревога, выделявшая ее из остальных. Эта тень должна была охватить ее целиком, если не удастся объяснить и рассеять ее.
Как вы себя чувствовали с тех пор, как позорно обили меня в Биконсфильде? спросил он.
Отлично. Хотя, кто знает
Я надеюсь, что мы узнаем это сегодня утром, заверил он ее, и внезапная волна доверия и надежды вызвала прилив крови к ее щекам. Он усадил ее в кресло около стола.
Я хочу задать вам два или три вопроса.
Начинайте, сказала Джоанна.
Когда был у вас этот припадок на яхте месье де Ферро?
Три года назад.
Понимаю. Это было после вашей последней поездки в Сент-Вирэ-ан-Прэ?
Да, на год позже.
И в этом же месяце?
Да.
Может быть, в то же самое число?
Этого я не помню.
Наверное. Давайте посмотрим. Вы уехали из Сент-Вирэ-ан-Прэ, Брамлей старался говорить возможно небрежнее, через день после того, как Шарль Педру умер на ферме. Вы этого не помните?
Нет.
Ну, это не имеет значения.
И действительно, день не имел значения. Существенным был тот быстрый, брошенный искоса взгляд глаз Джоанны, когда он упомянул имя Шарля Педру, и то своеобразное лисье выражение, которое вдруг заострило черты ее лица. Она точно вдруг подурнела. В другие времена он сказал бы, что она одержима дьяволом, так как перемена была ужасной. Ее миловидность, ее молодость вдруг исчезли. Ее взгляд оставался твердым, но он стал лукавым. Но даже и лукавство слишком почтенное слово для этого. Гнусная улыбка исказила ее рот. У Брамлея было чувство, что он борется за обладание душой этой девушки с каким-то злым стародавним духом. Дух как бы бросал ему вызов. Если когда-либо раньше он сомневался, что находится на правильном пути, то теперь все его сомнения исчезли.
Джоанна, сказал он мягко. Он наклонился и взял ее за руку. Давайте вернемся к яхте.
Да, ответила она. Напряженность черт ее лица исчезла, она вернулась к своему нормальному состоянию, внимательно относилась к его вопросам, верила в его благожелательность. Дьявол оставил ее.
Она стала припоминать:
Это было утро. Я была на палубе. В тот день мы должны были участвовать в гонках. Команда заканчивала приготовления. Почти над моей головой сидел моряк, прилаживавший новую веревку к блоку. Я помню, что кончик этой веревки стал скользить вдоль мачты, как змея. Я без всякой причины отчаянно испугалась и упала в обморок.
Благодарю вас, перебил ее Брамлей. Мне больше нечего беспокоить вас с яхтой. Вы увидели веревку, которая шаталась около мачты, и вы лишились чувств. Отлично. Перейдем теперь к поломке автомобиля на альпийской дороге.
Джоанна наклонилась вперед.
Ну?
Вы все вышли из автомобиля на дорогу?
Да.
По другую сторону долины поднималась вершина Меж?
Да.
Это огромный горный массив с зубцами и ледниками, стекающими с него?
Да.
Но в эту минуту вы смотрели не на гору. Представьте себе то самое место.
Джоанна отклонилась в своем кресле и сосредоточилась, сначала с некоторой робостью, боясь, чтобы история, случившаяся с ней на дороге, не повторилась в кабинете Брамлея. Потом, так как ничего не случилось, она стала вспоминать свободнее.
Меж была от меня налево, соображала она медленно. Это правда, я не смотрела на гору. Я глядела на туннель, из которого мы выехали. Передо мной был наш поломавшийся автомобиль. Из тоннеля выехала телега, которая должна была дотащить нас обратно до Ла Грав. Вожатый телеги прикреплял веревку к передней оси автомобиля. Я помню, что меня схватило то же ужасное чувство тошноты, и ужас ошеломил меня.
Вот именно, сказал Брамлей. Девушка была несколько бледна, но он весело ей улыбался. Дело продвигается, не беспокойтесь.
Джоанна ничего не ответила словами, но глубокий вздох, который она испустила, показывал в достаточной мере, насколько ей было необходимо освободиться от этого страшного кошмара, затемнявшего всю ее жизнь.
Каждый раз, как я перехожу дорогу, сказала она, я спрашиваю себя: здесь ли я погибну под колесами?
На это мы найдем ответ, Джоанна, раньше, чем кончим этот разговор, ответил Брамлей с видом полной уверенности. Теперь посмотрим, что случилось в цирке в Сент-Этьен.
Это не было так непростительно, ответила Джоанна. Акробат показывал фокус на трапеции, и одна из веревок лопнула. К счастью, он сидел на трапеции для отдыха, и ему удалось удержаться, так как другая веревка осталась цела. Но на мгновение это перепугало всех.
Итак, во всех трех случаях есть одна общая черта.
У Джоанны был удивленный вид.
Не вижу, какая Веревка, конечно, но
Вот именно, веревка, ответил Брамлей.
Но когда я сбегала по лестнице в отеле, быстро ответила Джоанна, я не видела
Она остановилась и закончила удивленным тоном:
А ведь правда, там стоял человек в ливрее и держал веревку.
Да, и это была очень важная веревка. Была потеряна веревка с красными нитями, которая обычно отгораживает место, отведенное для танца.
Но я видела много веревок, запротестовала Джоанна. Они никакого впечатления на меня не производили.
Погодите минуту, ответил Брамлей. Этот человек в ливрее был француз. Он принес свою собственную веревку французскую веревку.