До этого момента я приводил довольно статичную картину британского общества, каковым оно и было. Но вот, во многом под влиянием сил, приведенных в действие промышленной революцией, ситуация начала понемногу меняться. Начиная с 1826 года членам религиозных сект (как в свое время методистам) разрешили занимать общественные должности без специальных законов об освобождении от уголовной ответственности, а в 1829 году католики были восстановлены в гражданских правах. (Это, конечно, не значит, что каждый католик получил право голоса на выборах, просто сам по себе католицизм больше уже не являлся непреодолимым барьером к получению государственных должностей.) Кроме того, из судебных книг начали изыматься наиболее варварские законы вполне благоразумная мера, поскольку присяжные, заранее зная меру наказания виновному, часто отказывались выносить приговор. Так, например, выдавать себя за челсийского пенсионера больше уже не считалось преступлением. А в 1832 году была даже проведена первая парламентская реформа, отменившая ряд наиболее вопиющих беззаконий в британской правовой и избирательной системе. К сожалению, были устранены только самые грубые и вопиющие нарушения, но при этом власть, пусть и в слегка урезанном виде, по-прежнему оставалась в руках политической элиты. Большинство людей, включая и женщин, по-прежнему были лишены права голоса, а промышленный север Англии на всех уровнях в целом так и остался «изгоем».
Более того, ценность и необходимость некоторых законов вызывала вполне обоснованные сомнения. Еще в конце XVIII века его преподобие Т. Р. Мэй в своем «Очерке о принципах народонаселения» утверждал, что принятие закона о бедных было неразумным актом и не привело к облегчению доли бедняков. Действительно, он искренне считал, что этот закон должен был положить конец проблеме, ради которой он и был принят, покончить с бедностью и устранить этот сектор в структуре населения. К такому довольно нелепому выводу Мэй пришел на основании той предпосылки, что там, где наблюдается рост народонаселения в геометрической прогрессии, снабжение продовольствием в лучшем случае возрастает только в арифметической прогрессии. Следовательно, пока народ будет терпеть лишения и ограничения, борьба за существование неизбежна, ибо всегда найдутся люди, неспособные себя обеспечить. А восполнение недостающих средств с помощью актов благотворительности в конце концов только усугубит дело.
Люди, не считавшие себя бедными настолько, что это причиняло им страдания, восприняли эти доводы почти как истину (Инглис, 1971). Они прекрасно увязывались с популярной в то время темой, дебатировавшейся в политических кругах, что проблемы будут только нарастать, если государство попытается их решить за счет повсеместного внедрения схем благотворительности. К тому же эти доводы имели солидное подкрепление и со стороны религии. Разве не сказал Христос: «Ибо нищих всегда имеете с собою»? Таким образом, в 1830-х годах заново обновленные законы о бедных привели к массовому строительству новых работных домов мест, настолько мрачных и устрашающих, что бедняки прилагали максимум усилий, чтобы только туда не попасть, вплоть до того, что отказывались подавать прошение о вспомоществовании. Мальтус, несомненно, был бы весьма обрадован, если бы узнал, что вследствие появления работных домов число нуждающихся стремительно пошло на убыль. Однако, как сардонически заметил Карлейль (1872), для оправдания чего-либо нет никакой нужды прибегать к политической экономии: «Если бедняков сделать несчастными, их станет меньше. Это секрет, известный каждому крысолову».
Английские университеты
Общество, портрет которого я здесь набрасываю, в описываемое время представляло собой странное смешение старого и нового. Микрокосм и дух страны в целом находил отражение в ее учебных заведениях, особенно высших (см. Хьюз, 1861; Адамсон, 1930; Кэмпбелл, 1901; и первые главы работы Кларка и Хьюза, 1890). До 1830 года в Англии существовали только два университета. В Шотландии дела обстояли не лучше: там тоже было два университета, хотя по части медицины Эдинбург был впереди планеты всей и славился наилучшим на тот период времени качеством обучения. Но если не брать в расчет Шотландию, то англичанин мог получить университетское образование или в Оксфорде, или в Кембридже. Это, однако, предполагало, что абитуриент принадлежал к мужскому полу и был членом англиканской церкви. В ответ на это религиозное ограничение группа лондонских утилитаристов основала Университетский колледж, а группа англиканцев, в свою очередь, в качестве противовеса основала в Лондоне Королевский колледж. Но они, разумеется, не выдерживали никакого сравнения со старыми университетами; в сущности, Королевский колледж по уровню образования был немного выше средней школы и готовил учащихся поступлению в Оксфорд и Кембридж.
Если сегодня Оксфорд и Кембридж считаются светскими учебными заведениями, в то время они таковыми не были; по сути дела, это были оплоты и бастионы англиканской церкви. Университеты подразделялись на колледжи, управляемые группами попечителей, каждый из которых был в звании бакалавра и занимал одну из должностей в англиканской церкви. Жениться разрешалось только деканам колледжей, а для всех остальных обзаведение семьей было сопряжено с потерей университетской должности; в лучшем случае ему предлагали в качестве дара от колледжа должность пастора в одном из сельских церковных приходов. Реальной силой обладали именно колледжи, а не университеты как таковые. В самом деле, Новый колледж в Оксфорде и Королевский колледж в Кембридже были настолько автономны и самоуправляемы, что обладали правом на собственные звания и степени.
Большинство студентов, учившихся в университетах, приходили туда не за ученостью и не за солидным образованием, поскольку особая ученость от них и не требовалась. Они изучали основы математики, в основном Евклидову геометрию, классическую литературу и религию, да и то поверхностно. Бо́льшая часть учебного времени уходила на разного рода забавы и увлечения, такие как верховая езда и охота на лис. Университет рассматривался просто как промежуточный этап, помогающий джентльмену перейти из поры детства во взрослую жизнь. Для большинства выпускников вступление во взрослую жизнь редко было связано с такой вульгарной стороной жизни, как торговля (это в основном был удел сектантов). Если даже выпускник не был независимым во всех отношениях землевладельцем, то он, во всяком случае, мог претендовать на должность, связанную с судопроизводством, медициной, или на священнический сан. Разумеется, это требовало дальнейшего обучения после окончания университета, ибо английское высшее образование ни в теории, ни на практике не было рассчитано на то, чтобы обучать учащихся предметам, имевшим практическое приложение.
Впрочем, далеко не все выпускники вели легкую и беспечную жизнь. Даже серьезный студент не мог претендовать на особо высокие достижения, ибо пути к достижениям были немногочисленны. Кембридж давал две ученые степени по математике и по классической литературе. Однако прежде чем получить ученую степень по классической литературе, студент обязан был доказать свою дееспособность, с успехом сдав учебную программу по математике! В Кембридже тех, кто успешно сдал экзамен по математике, называли «крикунами», и занявшие верхнюю строчку в этом списке обычно претендовали на зачисление в братство одного из самых престижных колледжей, таких, например, как Тринити-колледж (колледж Святой Троицы) или колледж Святого Иоанна. В Оксфорде применялась сходная система, которая точно так же приводила учащегося на стезю строгих экзаменов, а затем уже в желанное братство. Главное отличие между университетами заключалось в том, что в Оксфорде сперва нужно было отличиться в таком предмете, как классическая литература, прежде чем выбирать математическую стезю.