«Магравий угрожает Аните домогательствами Суллы дикаря-ортодокса (и главаря дюжины наемников, сулливани), желающего свести Фелицию с Григорием, Лео Вителлием и Макдугаллием, четырьмя землекопами, если Анита не уступит ему, Магравию, и не усыпит в то же время подозрений Онуфрия тем, что станет исполнять с ним супружеский долг, когда последний того пожелает. Анита, заявляющая, будто обнаружила кровосмесительные посягательства Евгения с Иеремией»
Тут он опять потерял нить. Евгений с Иеремией А, да в самом начале они упоминались как «филадельфийцы», адепты братской любви (и тут очередное преступление кроется, двух мнений быть не может), состоявшие в близком родстве и с Фелицией, и с Онуфрием; последний муж Аниты и, очевидно, главный местный злодей. К Онуфрию же, кажется, вожделел Магравий, подстрекаемый домогаться Аниты рабом Маурицием похоже, с потакания самого Онуфрия. Правда, Анита прослышала об этом от своей камеристки, Фортиссы, что сожительствовала (по крайней мере, когда-то) с Маурицием и имела от него детей так что подходить к изложенной истории следовало с особой осторожностью. Да и вообще, признание Онуфрия, с которого все началось, было исторгнуто под пыткой которой он, правда, согласился подвергнуться добровольно; но все же под пыткой. Что до связи Фортисса Мауриций, та представлялась еще гипотетичней; собственно, это не более чем предположение комментатора, отца Уэйра
Рамон, помоги, пожалуйста, позвал вдруг Кливер. Мне тут не распутаться и нехорошо.
Биолог-иезуит отложил роман и, встревоженный, встал: от Кливера подобных признаний слышать еще не доводилось.
Физик сидел на плетеном тростниковом пуфе, набитом мхом наподобие земного сфагнума, и пуф трещал под его весом. Из комбинезона Кливер выбрался только наполовину, а бледное лицо сплошь покрывали бисеринки пота, хотя шлем уже валялся в стороне. Короткие мясистые пальцы неуверенно теребили молнию, застрявшую между слоями стекловолокна.
Пол! Ну что ж ты сразу не сказал, что заболел? Отпусти молнию, так еще больше клинит. В чем дело?
Сам не знаю, тяжело выдохнул Кливер, но молнию выпустил. Руис-Санчес присел рядом на корточки и принялся вправлять бегунок на место, зубчик за зубчиком. Забрел в самую гущу джунглей, искал там новые выходы пегматита. Была у меня одна давняя мысль насчет лоцман-травы ну, которая растет там, где много трития в промышленных масштабах.
Не дай-то бог, пробормотал под нос Руис-Санчес.
Чего? В любом случае все без толку ящерицы одни, попрыгунчики там, всякая обычная нечисть. А потом напоролся на ананас, что ли и один шип проткнул комбинезон и оцарапал. Я было подумал, ничего серьезного, но
Зря, что ли, мы паримся в этой стеклодряни? Ну-ка, посмотрим, что там у тебя такое. Давай, подними ноги, снимем сапоги Ого, где это тебя так?.. Да, смотрится, надо сказать, впечатляюще. На что еще жалуемся?
Саднит во рту.
Открой, скомандовал иезуит.
Когда Кливер подчинился, стало ясно, что жалобу его смело можно считать преуменьшением года: всю слизистую обсыпали пренеприятные на вид и наверняка весьма болезненные язвочки с четко очерченными будто крошечными формочками для печенья краями.
От комментариев биолог воздержался и постарался придать лицу выражение, вербально формулируемое словами вроде: «Можете идти». Если физику непременно нужно преуменьшать серьезность недомогания, Руис-Санчес ничего не имеет против. Не стоит на чужой планете лишать человека привычных защитных механизмов.
Пошли в лабораторию, сказал Руис-Санчес. У тебя там какое-то воспаление.
Кливер поднялся и, не слишком твердо ступая, проследовал за иезуитом. В лаборатории Руис-Санчес снял с нескольких язвочек мазки, растер по предметным стеклам и погрузил в краситель. Пока шло окрашивание по Грамму, он убивал время, отправляя старый ритуал: фокусировал зеркальце микроскопа на блестящем белом облаке за окном. Когда прозвенел таймер, Руис-Санчес взял первое стекло, промыл, прокалил, высушил и вставил в держатель.
Как он и опасался, бацилл и спирохет, характерных для обычной язвенно-некротической ангины Венсана на которую указывала вся клиническая картина и которая прошла бы за ночь после таблетки спектросигмина, биолог увидел в окуляр всего ничего. Микрофлора рта у Кливера была в порядке, разве что несколько активизировалась из-за воспаления.
Сделаю-ка я тебе укол, мягко произнес Руис-Санчес А потом давай-ка сразу на боковую.
Вот уж дудки, отозвался Кливер. У меня и так дел, наверно, раз в десять больше, чем можно разгрести, и то если ни на что не отвлекаться.
Болезнь всегда не вовремя, согласился Руис-Санчес. Но если с работой и так завал, один-два дня погоды не сделают.
А что у меня? спросил с подозрением Кливер.
Ничего, едва ли не с сожалением отозвался Руис-Санчес. В смысле, ничего инфекционного. Но «ананас» крепко тебе удружил. На Литии почти у всех растений этого семейства листья или шипы покрыты ядовитыми для нас полисахаридами. Гликозид, который сегодня тебя подкосил, судя по всему, ближайший родственник того, который встречается в нашем морском луке. Короче, по симптомам, оно у тебя сильно напоминает язвенно-некротическую ангину, только протекает гораздо тяжелее.
И надолго это? поинтересовался Кливер. По привычке он артачился, но явно уже намеревался пойти на попятную.
На несколько дней пока не выработается иммунитет. От гликозидного отравления я тебе вколю специальный гамма-глобулин; на какое-то время полегчает, а там и свои антитела вырабатываться начнут. Но пока суд да дело, Пол, лихорадить будет сильно; и мне придется держать тебя на антипиретиках в здешнем климате лихорадка смертельно опасна в буквальном смысле.
Знаю, знаю, проговорил Кливер уже спокойно. И вообще, чем больше узнаю об этой планете, тем менее склонен голосовать за, когда дело дойдет до голосования. Ну, где там твой укол и аспирин? Наверно, мне надо бы радоваться, что это не бактериальная инфекция, а то змеи тут же напичкали бы меня своими антибиотиками под завязку.
Вряд ли, отозвался Руис-Санчес. Не сомневаюсь, у литиан найдется более чем достаточно лекарств, которые нам в конечном итоге сгодятся, но разве что в конечном итоге; а пока можешь расслабиться их фармакологию нам еще предстоит изучать с азов. Ладно, Пол, шагом марш в гамак. Минут через десять ты пожалеешь, что не умер прямо на месте, это я тебе обещаю.
Кливер криво усмехнулся. Покрытое бисеринками пота лицо под грязно-светлой шапкой густых волос даже сейчас казалось высеченным из камня. Он поднялся и сам, демонстративно, закатал рукав.
А уж как проголосуешь ты, можно не сомневаться, заметил он. Тебе ведь нравится эта планета, да? Настоящий рай для биолога, как я погляжу.
Нравится, подтвердил священник, улыбаясь в ответ.
Кливер направился в комнатушку, служившую общей спальней, и Руис-Санчес последовал за ним. Если не считать окна, комнатушка сильно смахивала на внутренность кувшина. Плавно изогнутые, без единого стыка стены были из какого-то керамического материала, который никогда не запотевал и не казался на ощупь влажным; но и совсем сухим, впрочем, тоже. Гамаки подвешивались к крюкам, врастающим прямо в стены, словно весь домик, с крюками вместе, был целиком вылеплен и обожжен из единого куска глины.
Тут явно не хватает доктора Мейд, произнес Руис-Санчес. Она была бы в полном восторге.
Терпеть не могу, когда женщины лезут в науку, невпопад отозвался Кливер со внезапным раздражением. Никогда не поймешь, где у них кончаются гипотезы и начинаются эмоции. Да и вообще, что это за фамилия Мейд?