В-третьих, это нравственный момент волевого выбора. Нравственное, у С. Л. Рубинштейна, это должное; при этом нравственное не только входит в содержание воли, но и является ее регулятором. Автор пишет: «Воля в специфическом смысле этого слова [т. е. поднимающаяся над влечениями Т. В.] регламентируется нравственностью» (Рубинштейн, 2002, с. 591).
В работе С. Л. Рубинштейна должное нравственное раскрывается как общественное. И процесс развития воли представляется, таким образом, как процесс интериоризации общественно значимого. Такое понимание противоречиво; противоречивость улавливается автором. Так, он пишет, что иногда воля должна вступать в борьбу не только с личностным, но и с общественным: «против уже отжившего права, ставшего бесправием и беззаконием против норм расхожей морали за новую, более высокую нравственность». Это может и должно иметь место, когда «личность выступает как представитель и носитель всеобщего в его развитии и становлении, а общество представляет уже отжившее и отмирающее» (Рубинштейн, 2002, с. 593).
С. Л. Рубинштейн в своей работе оставляет «за скобками» смысл, который он вкладывает в понятие «всеобщее». Умалчивает он и о том, откуда у личности возникает «зрячесть» способность видеть общественные нормы «отжившими и отмирающими», где она находит критерии «более высокой нравственности» и мужество для борьбы за нее против целого общества.
Отмечая близость представлений С. Л. Рубинштейна христианскому учению о воле человека, мы не будем проводить сопоставления, равно как и излагать нашу теорию развития субъектности человека. Задачей настоящей работы являлось показать необходимость экспликации антропологической модели в исследованиях субъектной проблематики и продуктивность обращения в этом плане к христианским представлениям о человеке.
Субъектная проблематика находилась в «андеграунде» отечественной психологии советского периода не только потому, что она обнажает через конфликтность и противоречивость теоретических построений вопрос о метафизических основаниях психологических исследований (ответ на который был давно дан в трудах основоположников отечественной психологической науки). Но, прежде всего, потому, что в качестве таковых не может выступать антропологическая модель, сопряженная с диаматом.
Литература
Барабанщиков В. А. С. Л. Рубинштейн и Б. Ф. Ломов: преемственность научных традиций // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Брушлинский А. В. Андеграунд диамата // Проблема субъекта в психологической науке. М., 2000.
Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса: Соч. в 6 т. Т. 1. М., 1982.
Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Клин, 2002.
Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991.
Лосский В. Н. По образу и подобию. М., 1995.
Мюллер В. К. (составитель) Англо-русский словарь. 70 000 слов и выражений. М., 1969.
Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 2002.
Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997.
Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.
Опыт построения курса «Основы нравственной психологии» для студентов-психологов
М. И. Воловикова (Москва)
Предыстория построения этого курса такова. С середины 1990-х у нас наладилось сотрудничество с недавно организованным Смоленским гуманитарным университетом. Здесь и был впервые прочитан перед студентами психологического факультета курс «Основы нравственной психологии». В Смоленске курс читается до сих пор (ведет его доцент Л. Л. Дикевич), а также в Москве (ГУГН), в Новосибирске (НГПУ) и Хабаровске.
В современном своем виде курс состоит из четырех частей. Во вводной части дается объяснение самому названию: нравственная психология это не только исследования в психологии проблем, связанных с нравственностью, но это и та психология, которая своими методами, теоретическими установками и исследовательскими подходами сама следует нравственному закону. Напомним, что практически все литобзоры по теме «нравственность и психология» традиционно начинаются с описания вклада Фрейда в «открытие» этой темы, тогда как на самом деле психоанализ ее «закрывает» своей борьбой со всеми проявлениями совести в человеке. В настоящее время ситуация такова, что слова психолог и психоаналитик становятся почти синонимами. Психоанализ поставлен в центр профессиональной подготовки психологов. Запрещенный в советское время, к началу 1990-х психоанализ стремительно занял опустевшее место марксистской идеологии и постепенно стал, подобно тому как это происходило во Франции 1960-х годов, расхожим, обыденным языком объяснения поступков людей. Психоаналитическая интерпретация проста, понятна, поскольку сложное сводит к примитивному, но при этом обладает претензией на научность. Слова «комплексы», «бессознательное», «вытеснение» закрывают собою такой неуютный для нормального человека смысл, как снятие запрета на осуждение родителей.
Но если молодым людям, уже несколько лет проучившимся психологической специальности, с порога заявить, что психоанализ это в прямом смысле слова хамство, т. е. повторение поступка библейского Хама, то на этом курс закончится, не начавшись. Однако, по счастью, в отечественной психологии самой содержатся эффективные противоядия против примитивного понимания психической жизни людей. Еще с дореволюционного периода, как и во всей российской гуманитарной науке, в ее центре находились нравственные проблемы. Психология советского периода сохранила в себе нравственную направленность. Есть авторы, продолжавшие работать в русле нравственно ориентированной психологии и в последующие годы.
Принцип построения курса основан на сочетании самостоятельной работы с несколькими основными источниками и общим обсуждением выявленных проблем. В качестве «монографии» по курсу отобрана книга С. Л. Рубинштейна «Человек и мир». Эта книга увидела свет спустя 13 лет после смерти автора, хотя работал он над нею всю жизнь. Опубликованные недавно дневниковые заметки Сергея Леонидовича доносят до нас напряжение мысли юного Рубинштейна, определившие направленность его научного поиска: «Я хочу познать самое истину, хочу постичь само добро, я хочу узреть самого Бога самого Бога, а не какого-либо посредника, который став, чтобы соединить меня с ним, став между нами, нас разъединяет, меня от него отстранит, самое истину и добро, а не их явление, отражение их в другом я хочу постичь самое истину, само добро, самого Бога, и потому я сам должен их постичь. Это мое дело, дело моей жизни, моей души, моей судьбы, и никто, помимо меня, не может сделать это за меня. Никаких посредников я не терплю. Я должен найти самого Бога и потому сам должен его найти» (Рубинштейн, 2003, с. 483). Опустим слова про «посредника» это юношеский максимализм предреволюционной эпохи, когда почти вся просвещенная интеллигенция была настроена против «церковного гнета». Работа «Человек и мир» состоит из записей зрелого автора, пережившего и обвинения в «космополитизме», и всепроникающую слежку тоталитарного государства. А результатом стали, наверное, лучшие строки о любви, которые только можно найти в работах психологов любовь как утверждение бытия человека. Рубинштейн пишет об искажениях любви, о способах преодоления ситуации обвального нарушения нравственного закона в условиях общественных революционных «ломок», когда поступать как все означает участвовать в общем нравственном падении, о значении напряженной работы сознания и о моральной ответственности человека перед своей совестью.