Отец вернулся из командировки через неделю после начала простуды. К тому моменту до моего дня рождения оставалась неделя, и я боялась, что он заставит меня отказаться от поездки в Диснейленд, если я скажу ему, что заболела.
Папа арендовал парк, и всю ночь я провела с Ридом на космических горках, притворяясь, будто меня не тошнит от резких остановок тележки.
Мама все знала, но она отвела меня в сторонку и сказала: «Наказание основа этой страны. Твое наказание не в том, чтобы быть больной. А в том, чтобы страдать молча».
Уверен, мы все проясним. Папа шагнул ближе, выглядя непринужденно, несмотря на царящее в комнате напряжение.
Он все еще был темноволос, с проседью на висках, что делало его скорее утонченным, чем старым. Однажды он пошутил, что мой серый глаз достался мне от него, а голубой от мамы.
Как только он это сказал, мой серый глаз стал моим любимым, ведь это был глаз Гидеона Уинтропа. А он все умел сделать лучше, и сейчас сможет.
Мистер Уинтроп, детектив с пучком на затылке пригладил короткие волоски у лба, смахнув пальцами пот, при всем уважении Он замолк, когда отец прервал его.
При всем уважении, вы в моем доме в полночь, без ордера. Папа поднес сигару к губам, закончив: Я говорю вам, что мы все проясним, и вы меня выслушаете.
Он затянулся.
Мистер Уинтроп, кого-то нужно арестовать сегодня. Детектив бросил взгляд на футболку Рида, закашлявшись, когда папа выпустил дым в его направлении. Пятнадцатилетний мальчик в госпитале со сломанными носом, ребром и ногой, с трещиной в ключице и с вывихом плеча.
Мама ахнула, и мне потребовались все силы, чтобы не сделать так же.
Матерь божья.
Рид сделал это?
Из-за меня?
Тук.
Тук.
Тук.
Щеки мои зарделись, когда я поняла, как быстро забилось мое сердце. Я крепче прижала руки к груди, как будто так могла защититься от своих чувств. Тщетно. Ничто не могло защитить меня от них.
Такова наша судьба: детская наивность, омраченная тьмой.
Его отец, Эрик Картрайт, мой адвокат Папа замолк, как только заметил, как я вздрогнула при упоминании отца Эйбла. Эмери Гневный взгляд опустился туда, где я скрестила руки. Он опустил сигару и шагнул ко мне. Что написано на твоей футболке?
Я отступила на шаг и подумала, сколько будет стоить переехать в Эритрею и открыть там морскую ферму. Или куда-нибудь, где меня не сможет найти никто, кроме Рида. Мы будем жить, продавая креветок и рыбу белянку, и, вероятно, умрем, не дожив до двадцати лет, от отравления ртутью, но лучше уж так, чем смерть от унижения.
Пап. Я почти пожала плечами, но лишь крепче стиснула скрещенные на груди руки. Так у меня никогда не вырастут сиськи: я задушила растущие клетки в зародыше. Это не важно.
Эмери.
Прошу.
Эмери.
Еще один шаг назад, и моя пятка натыкается на стену, потому что я, очевидно, не знаю, как выйти отсюда по прямой. По правде говоря, не нужно было даже показывать ему эту надпись.
Он и так знал, что там написано.
Все заметили ярость в его взгляде. Мои руки дрожали. Я поддалась неизбежности и опустила их. Не то чтобы я стыдилась того, что со мной случилось. Я не хотела, чтобы это преследовало меня.
Как только узнает кто-то один, узнает весь город. Так обстояли дела в Истридже. И люди всегда, всегда сваливали вину на девушку. Поскольку вся истриджская молодежь поедет со мной и Ридом в Дьюкский университет, я навсегда останусь девушкой, которая разрушила жизнь Рида и, вероятно, Эйбла.
Моя, и только моя вина.
Папа был хорошим человеком. В большинстве случаев рассудительным, а иногда даже рациональным, в отличие от большей части местной элиты. Он не станет винить меня. Рид не станет винить меня. Не станут Хэнк и Бетти. Черт, я знаю, что даже Нэш не опустится до такого. Но мать? Два детектива, с которыми я только что познакомилась?
Я чувствовала себя уязвимой, когда без возражений выложила свои секреты на стол. Я должна была сказать что-то или объяснить, что ничего такого не случилось. Вместо этого я выбрала молчание, потому что знала это последнее мгновение тишины перед тем, как у отца сорвет крышу и он уничтожит Картрайтов и, возможно, весь Истридж вместе с ним.
Два детектива посмотрели на мою футболку, собираясь с мыслями, прежде чем Рид и Нэш дружно заслонили меня собой. Я оглядела братьев, но позволила им спрятать себя.
Папа вынул свой телефон и набрал номер.
Эрик. В мой домашний кабинет. Немедленно.
Классический папа.
Всегда защищает меня.
Мне хотелось схватить его за руку, потащить в тематический парк «Гарри Поттера» и напиться там с ним сливочного пива. Или танцевать под дождем без музыки, вытесняя воспоминания об Эйбле нелепым танцем отца из фильмов восьмидесятых.
Папа повернулся к Хэнку и Бетти, бросил сигару на пол, раздавил ее каблуком и проигнорировал раздраженный вздох матери.
Эрик Картрайт едет. Насколько я понимаю, ваш сын не сделал ничего плохого, и Эрик согласится со мной. Обвинений не будет предъявлено. Он произнес это с такой уверенностью, что я поверила ему. Ему и тому, что он Гидеон Уинтроп, а в Истридже это значило все.
Детективы даже не стали спорить, когда он попросил их снять с Рида наручники и подождать у него в кабинете. Удовлетворение разлилось у меня внутри. Я не собиралась рассказывать папе о том, что случилось, потому что не собиралась уделять этому внимания больше, чем того заслуживал Эйбл, но месть приятно покалывала кончики пальцев. Они горели желанием сровнять с землей, разрушить, разорить.
Я задавалась вопросом, не так ли чувствовал себя Нэш, прокладывая собственный путь, делая все, что заблагорассудится, не заботясь о последствиях. Когда он играл в футбол за Истриджскую подготовительную школу, он затевал драки с игроками, талисманом команды, рефери, не задумываясь о последствиях. Или, возможно, он думал о них, но не придавал им значения.
Он прогуливал уроки, чтобы быть найденным за спортзалом вцепившимся в рубашку старшеклассника. И я никогда не забуду эти ночи на кухне, как, с полной ложкой мороженого во рту, я видела кровь, капающую с его кулаков на пол, когда он пытался и не мог остановить ее льдом и полотенцами.
Дорогой Мать опустила ладонь на плечо папы, достаточно жестко, чтобы его рубашка смялась от ее прикосновения. Гидеон, не глупи. Подумай об этом. Она провела ладонями по его плечам и вниз по рукам. Все шесть карат подаренного на помолвку кольца подмигнули мне, зажатые меж двой ным, инкрустированным бриллиантами обручальным. Картрайты прекрасные люди. Что будет с «Уинтроп Текстиль»? Эрик Картрайт знает все тайны компании.
Ярость, соединившись с глотком воздуха, разрослась в моей груди, на мгновение ослепив меня. Я изо всех сил пыталась сфокусироваться. Уставилась в спины братьев Прескотт и сосчитала от десяти до одного, позволив себе на мгновение спрятаться за ними, обдумывая все в молчании.
«Успокойся, Эм. Не говори ни слова. Пусть думает, что побеждает. Папа все уладит».
Люди считают, что сила должна быть громкой. На самом деле сила это тишина. Это стойкость, воля никогда не отказываться от своего достоинства. И иногда единственный, кто знает, что внутри вас есть сила, это вы сами.
Мышцы Нэша напряглись. Казалось, он сжался, готовый взорваться. Я не знала, что делать, но чувствовала, что обязана ему. Прикасаться к нему было странно. Запретно. Как будто я нарушала границу, о существовании которой меня никто не предупреждал. И все же я опустила ладонь ему на спину, надеясь, что это утешит его так же, как они с Ридом утешили сегодня меня.
И все равно он напрягся лишь сильнее, пока я не начала рисовать пальцем на его спине невидимые линии, играя с собой в крестики-нолики. Нэш повернул голову и вскинул бровь в мою сторону, но мышцы его расслабились. Кривая усмешка тронула мои губы. Я провела пальцами по воображаемой сетке, делая вид, будто касаюсь спины Рида.