За стеной, будто почуяв мое беспокойство, залаял чихуахуа моего соседа. Сквозь тонкие стены я услышала, как сосед закричал на щенка, но он лишь залаял громче. Моим тотемом стал трехмесячный чихуахуа, который весил фунт три унции и откликался на имя Мучача. (На самом деле Мучача был не маленькой сукой, а кобелем с вполне настоящим членом я видела пару раз, как он его вылизывал.)
Я выключила громкую связь и поднесла телефон к уху.
Я знаю, что там в заголовке, огрызнулась я, когда Мучача наконец перестал лаять. Черт. Извини.
Бедность гнетет люди часто говорят эту фразу, но никогда не понимают смысл, пока не становятся бедны сами.
Неоплаченные счета всегда находят способ прокрасться в твое сознание, когда ты стоишь перед кассиршей продуктового магазина, задерживая очередь, пока она зачитывает цифру, до которой тебе не хватает нескольких долларов. Желание, чтобы земля разверзлась и поглотила тебя целиком, становится неотъемлемой частью твоей жизни.
На самом деле я знала, что будет в письме. Я закончила семестр раньше, и мой шестимесячный студенческий кредит скоро закончится. Мне нужна была работа. Предпочтительно вдали от дома, но, кажется, никто в этом штате не даст мне ее.
Фамилия Уинтроп вызывала лишь ненависть в Северной Каролине. Не без причины. Слишком много жизней пошло под откос, включая напомнила я себе в миллионный раз жизнь отца Рида.
Ты в порядке, Эм?
Мне никогда не отблагодарить Рида за его терпение, особенно когда я становлюсь похожей на Халка, а в последнее время это случается часто.
Да. Продолжай, пожалуйста. Я играла со своими волосами, которым позволила отрасти и вернуться к натуральному цвету. В первую очередь у меня не было денег на мелирование и краску для волос. Кроме того, мне никогда не казалось, что светловолосой копией матери я выгляжу лучше.
Как только окончится льготный период вашего кредита, начнутся ежемесячные выплаты. Бла, бла, бла. Я ждала, что он дочитает. В общем, ты должна начать выплачивать кредит где-то через две недели.
Дерьмо.
Я прокляла себя за то, что получила степень в дизайне, тогда как рынка дизайнеров одежды на Юге практически не существовало, и за то, что я не согласилась на работу с минимальной зарплатой, которую мне предложили на прошлой неделе. В свою защиту могу сказать, что при таких расценках я могла с тем же успехом работать в закусочной «Дэя Ди» официанткой на роликах, чем сейчас и занималась.
Ты могла бы работать на Нэша, предложил Рид, но я могла представить, насколько ему не нравилась эта идея.
Я не понимала, что случилось между ними. И мне казалось неуместным спрашивать. Как бы ни мучило меня любопытство. Часть меня вечно задавалась вопросом, не из-за меня ли это, но я бы ни за что не спросила.
Я покачала головой, хотя он и не мог меня видеть.
Нет.
Почему нет?
«Потому что спустя четыре года это все еще унизительно».
Я не разговаривала с Нэшем Прескоттом с той ночи в спальне Рида. Не то чтобы мы много общались до этого. Он всегда оставался для меня старшим братом Рида Прескотта. Недостижимым. Запретным. Тем, о ком я никогда не задумывалась.
До тех пор, пока он не подарил мне лучший секс в моей жизни, и я все еще прокручивала его в голове, когда ночи в Алабаме становились слишком холодны и не оставалось ничего иного, кроме как фантазировать, чтобы согреться. Однажды, когда Бен отправил мне кучу грязных сообщений, я представила над собой Нэша.
Я покачала головой и снова взялась за дешевые нитки, купленные на барахолке.
Потому что он твой брат, и это странно. Плюс ты его ненавидишь.
«Я тоже ненавижу его».
Я не ненавижу его, солгал Рид, что касается прочего, это ужасная причина отказываться от возможности, за которую большинство готово убить.
Я ненавидела этот его тон «ты не лучше прочих», появившийся у него в то время, когда мы были лучшими друзьями и я вращалась в высшем обществе. Но хуже всего то, что он был прав.
Я оставила своих родителей и их деньги, как только мне исполнилось восемнадцать, но эта непоколебимая вина мучила меня. Она напоминала, что я все еще имела больше привилегий, чем заслуживала. У меня была крыша над головой, степень бакалавра и несколько пачек макарон в шкафу.
Откровенно говоря, были знаки, которые я игнорировала, разговоры, которые я случайно слышала, и части головоломки, которую мне следовало сложить, но я этого не сделала. То, что мать никогда не хотела, чтобы я ездила на фабрику. То, что отец выставлял меня из кабинета всякий раз, как приходил его деловой партнер Бальтазар. Тайный спор матери, папы и Бальтазара, который я услышала всего за несколько недель до того, как ФБР и Комиссия по ценным бумагам нагрянули в наш дом.
Когда мама усадила меня и сказала, что папа обманул всех, что она бросает его и что они с Бальтазаром пытались остановить его, я ей не поверила. Чертово ФБР расследовало деятельность папы, и все же я любила его с преданностью, которой он не заслуживал.
Он обманул своего делового партнера. Он обманул город. Он обманул мою мать. И он обманул меня.
Что было самым худшим? Мое безразличие сделало меня таким же соучастником «Уинтропского скандала», как и отец. На втором году обучения в школе Истриджа, после угрозы взрыва, которая, как оказалось, была планом для спасения Тедди Григера от экзамена по физике, администрация школы провела собрание совместно с полицейским управлением Истриджа.
Офицер Дарем произнес дурацкую речь о том, что мы должны быть взрослыми, нести ответственность и заботиться друг о друге. Он высказал одну мысль, которая много лет спустя звучала у меня в голове, когда я лежала одна в постели и особенно чувствовала себя мазохисткой.
«Если вы что-то увидели, скажите об этом. Это не просто лозунг. Это кредо. Нет такого понятия как невинный свидетель».
Я не была невинным свидетелем.
Мой вздох превратился в долгий выдох, когда я скатала свои дизайнерские материалы в ком и оставила их у матраса.
Если под «ужасной причиной» ты подразумеваешь «ужасно вескую», то да, я согласна. Я не могла бы сказать это более раздраженно, даже если бы выпятила нижнюю губу.
Зрелая. Я почти слышала, как Рид качает головой. Что ты с ним не поделила? Знаешь что? Не отвечай. Нэш не узнает, что ты там работаешь. Компания огромная, ты будешь работать под именем Эмери Родес. Плюс ты не видела его четыре года, и сейчас ты выглядишь совершенно иначе.
Хочешь сказать, «ужасно».
Мать напоминала мне об этом в своих ежемесячных электронных письмах.
Легка на помине
Мой телефон пикнул новым звонком. Я отняла его от уха и посмотрела, кто звонит. Мама мигала на экране, фото высокого разрешения в портретном стиле на фоне «Общества молодежи Истриджа».
Она, вероятно, звонила, чтобы выведать, не навестила ли я, наконец, папу или не хочу ли я позавтракать с ней и ее дружком Бальтазаром.
То есть дядей Бальтазаром.
То есть деловым партнером моего отца, дядей Бальтазаром.
То есть человеком, который был так близок к моей семье, что с самого моего рождения мне велено было называть его «дядя Бальтазар».
Я не разговаривала с матерью уже несколько месяцев и не планировала начинать сейчас. Я скорее поговорила бы с папой.
«Анагапезис.
Эстет.
Югэн.
Гумуссерви».
Бормоча красивые слова, от которых мне становилось легче, я отклонила звонок и вновь прижала телефон к уху как раз вовремя, чтобы услышать смех Рида.
Я этого не говорил.
Женский голос раздался фоном на линии. Я поморщилась, рассеянно потирая грудь прямо над тем местом, где жило мое ревнивое сердце. Я не ревновала потому, что хотела Рида. Я знала, что этот поезд ушел, когда я нырнула в постель не к тому Прескотту.
Ревность подпитывало одиночество. У матери был дядя Бальтазар. У Рида была Бэзил. А у меня сломанный обогреватель, бесконечный запой сериалом «Друзья» на аккаунте «Нетфликса», оставшемся мне от моего бывшего с первого года обучения в университете. Я с ужасом думала о том дне, когда он поймет, что я все еще пользуюсь им, и сменит пароль.