Надо же, какой сюрприз, резко сказала она.
Она повернулась к Эврибиаду. Он почувствовал, что дело не только в конфликте между людопсами и Отоном, Фотида была не рада вторжению деймона в такое время, на заре ночи первой за долгое время, которую она провела с супругом. Устремив на Аттика мечущий молнии взгляд, она спросила:
Что ему надо?
Эврибиад ответил сам, постаравшись сохранить настолько нейтральное выражение, насколько было возможно.
Рутилий желает провести с нами переговоры.
О чем?
Оба повернулись к бледному силуэту, который в данный момент посвятил себя изучению земли под ногами со вниманием, достойным геолога. Приглушенным голосом он сообщил им:
У меня нет времени с вами торговаться. Все пошло не так, как мы думали. Отон, кажется, старается попасть в ловушку, Аттик же потерял его из виду. За Плавтиной охотятся стражи Города.
Какого еще «города»? спросила Фотида.
Единственного и неповторимого, вы, шайка варваров, проворчал деймон. Аттик и Плавтина думают, что вы сейчас лучше других справитесь с командованием. Я пришел к тому же выводу. Отон пошел на необдуманный риск. Гнев наших врагов может с минуты на минуты обрушиться на нас. Скажите вашим слугам, чтобы вернулись на свои посты.
Но, начала она осторожно, вы же понимаете, что, если «Транзитория» окажется в нашей власти, мы не откажемся от нее по доброй воле?
Рутилий ничего не ответил, но поднял глаза к небу, словно готовился молить Отона о прощении.
* * *
Камилла сильнее сжала руку Отона, и тяжелая тишина накрыла двор разрушенного дворца, покрытого странным растением, способным к расчету. Их сознания коснулись друг друга, установили точки ограниченного контакта его едва хватило для взаимного поверхностного возбуждения. Потом с молниеносной скоростью подпрограммы поделились параметрами, выстроили переходы, выявили и устранили незначительную несовместимость так музыканты подлаживаются друг под друга перед началом концерта, и каждый тщательно настраивает свой инструмент, чтобы позже отказаться от индивидуальности в пользу целого более возвышенного и гармоничного. Был восстановлен протокол связи не слишком тонкий и не очень сложный. Это был настолько древний и примитивный протокол, что в глазах и Отона, и Камиллы он обладал своеобразной магической аурой. В обычное время ноэмы им не пользовались: мгновенная связь свелась к обмену информацией между сущностями, обладающими идентичным мемом и происходящими из одной матрицы, тогда как их общество распадалось на множество существ, настолько же эгоцентричных, как люди в свое время. Таким образом Интеллекты воссоздали миф о внутреннем мире, об этом древнем различии между публичным и частным, душой и телом. Они общались с помощью речи и внешних сигналов, могли бы слиться в единой широкой сети, но предпочли одиночество и вечный диалог души самой с собой. Открытие разума другому путем прямого с ним взаимодействия стало чем-то непривычным, редким и ценным, поступком обжигающей силы и глубины, примирением; таким абсолютным, сильным даром, что за ним стояло нечто большее, чем простое общение. Отон уже переживал такой опыт в далеком прошлом, и он определял его действия в течение целого тысячелетия. Внутрь просочился страх. Такая безвозвратность, такая уязвимость Готов ли он? Не слишком ли высока цена? На мгновение не дольше, чем перемещение фотона на планковскую длину он отступил назад.
Но Камилла бдела. Она нежным жестом напомнила о своем присутствии, призывая Отона продолжать. Власть, нашептывала она его сознанию. Безраздельное господство, абсолютная свобода, которая означает подчинение остальных всех остальных. Поодиночке они этого не добьются из-за диалектической игры их соперничающих стремлений или же из-за масштаба космоса, Млечного Пути, по сравнению с которыми Урбс песчинка. Таким было ее обещание. Ставка в игре не терпела колебаний. Отон оставался в подвешенном состоянии. Однако такое положение шло вразрез с его глубинными побуждениями. Действовать вот чего он желал. Внезапно он с новой энергией устремился в процесс коммуникации.
И тогда они разделили сознание, открываясь друг другу, переходя из реальности в идеальный мир, от восприятия внешнего мира к событиям внутреннего, от разделения к единству. Программы обнаруживали себя и приспосабливались друг к другу, образовывая потоковые узлы информации. Так они адаптировали свои потоки данных водопады с непрестанно льющейся водой к установкам друг друга, все быстрее и быстрее, пока не образовали единую расчетную мощность с единственным сознательным субстратом и не создали место со странными и тонкими математическими характеристиками, наделенное холодной вневременной красотой, их общее убежище, где встреча могла пройти идеально, поскольку не зависела от условий времени, истории и любых разногласий, которые отравляли их и удерживали поодиночке в частном пространстве собственного мнения. В этом было счастье слово «удовольствие» не вязалось с происходящим идеал, чувство завершенности, тем более абсолютной, что они раскрывались друг другу в абстракции. Ведь смешивая сознания, становясь все ближе, так, что уже нельзя было отличить одного от другого, они отказались от примитивного отношения к миру, которое называют ощущением и которое не могло дать существам, рожденным в абстракции ничего, кроме смутной фрустрации.
Они стали одним. Реальность теперь касалась их лишь тонкой, едва ощутимой струйкой, о которой они быстро забыли, и мгновенно пересекли тысячу реальных миров, пребывая во взаимном созерцании, граничащем с блаженством поскольку оно было лишь восприятием себя. И так, сложившись в закольцованный, совершенный космос, объединились, став ближе, чем могли бы стать плотские любовники, в сокровенности, которая никогда не потускнеет от телесной усталости; сокровенности неразрывной, абсолютной, закрытой в себе самой.
Отон ликовал. В самых глубинных слоях его сознания, далеко от поверхности, там, куда никогда не проникал дневной свет, проснулось чудовищное животное, все сотканное из превосходства и вожделения. Власть наконец была на расстоянии протянутой руки благодаря Камилле. Она являлась детищем Гальбы, созданным на основе глубинных структур своего творца того, кто господствовал над остальными, и кто продолжит господствовать, пока его тело не разобьется на тысячу осколков, или пока кто-то другой не свергнет его, убив однажды в ночи. Никогда Отон не был так близок к осуществлению намеченной цели, и цель эта стоила любых жертв, капризов судьбы и клятвопреступлений. Он причастится к славе, неотделимой от Камиллы, а она поднимется на такую высоту, какой он смел надеяться достигнуть только в кровавом бою. Он усиливал хватку, снова и снова, пьяный дикой, безграничной радостью, к которой Камилла непрестанно подталкивала его в головокружительном движении взаимного проникновения. «Теперь мы одно», прошептала она, когда они слились друг с другом. И Урбс, если они захотят, будет принадлежать им как и власть над Вселенной.
* * *
Достаточно оказалось поддаться манипуляторам силы тяжести. Сильный воздушный поток в темноте, короткий, но сильный приступ тошноты, пол и потолок, поменявшиеся местами, и Плавтина приземлилась на ноги почти без усилий. В нескольких шагах от нее Аттикус, который отбивался, изрыгая проклятия, свалился кулем вниз головой. Он вряд ли сильно ушибся пуще всего пострадала гордость, поскольку он тут же вскочил и огляделся с вызывающим видом. Плавтина жестом велела ему успокоиться. Перед ними стояла впечатляющая толпа плебеев.