Николай пожал плечами:
Я думал, тебе будет интересно послушать любимых поэтов. Вон посмотри туда это Брюсов. Ты хотела его увидеть, помнишь?
Она осторожно повернула голову.
Недалеко от них, между тенью и светом, Маша увидела столик, где словно нахохлившийся ворон сидел мужчина с пышными тёмными усами. Он восседал в кресле, сложив руки на груди, и поглядывал на собеседников строгим взглядом, как смотрел директор Машиной гимназии на нерадивых учеников.
Рядом с ним рассеянно помешивал чай мужчина, лохматой гривой напоминавший льва из цирка, недавно приезжавшего в Москву. Она знала, что это Максимилиан Волошин. Его стихи тоже печатали в журнале дяди.
Внезапно все замолчали, как по команде. В полном безмолвии, словно вечерние колокола, зазвучал низкий голос Брюсова.
Своей улыбкой, странно-длительной,
Глубокой тенью черных глаз
Он часто, юноша пленительный,
Обворожает, скорбных, нас
Он на мосту, где воды сонные
Бьют утомленно о быки,
Вздувает мысли потаенные
Мехами злобы и тоски.
В лесу, когда мы пьяны шорохом
Листвы и запахом полян,
Шесть тонких гильз с бездымным порохом
Кладет он, молча, в барабан
Брюсов замолчал, но тишина отступила не сразу. Сначала раздались робкие хлопки, а потом в зал словно залетел пчелиный рой: критики бросились обсуждать услышанное, журналисты записывали, что запомнили, подходили к поэту, переспрашивали, трясли руку.
Маша переспросила название у Николая. Оказалось, такое же мрачное, как и стихотворение Демон самоубийства.
Будто решаясь на рискованный поступок, Волошин резко отодвинул стул и тоже начал декламировать:
Обманите меня но совсем, навсегда
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте, наобум
И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,
Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,
Чьё дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке
А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман
Обманите и сами поверьте в обман.
Маша тоже громко аплодировала ей понравилось, хотя смысл немного ускользал. Зачем нужно обманываться? Но всё равно красиво
Коля сидел, задумчиво подперев щёку рукой. Он не выражал никакого восторга.
Тебе не понравилось?
Он усмехнулся, отпивая из бокала ещё вина.
Отличные стихи, но мне нравятся попроще у того же Брюсова:
Как ясно, как ласково небо!
Как радостно реют стрижи
Вкруг церкви Бориса и Глеба!
По горбику тесной межи
Иду и дышу ароматом
И мяты, и зреющей ржи.
Обычные стихи, как у многих, пожала плечами Маша, наше время такое необыкновенное, что и стихи должны быть необычными, а ты: "небо, церкви, зреющей ржи"
Маша, поверь, время всегда одинаковое, и чувства людей одни и те же Всё искусственное умирает, живёт же только вечное, задумчиво проговорил Николай.
Маша хотела что-то спросить, но её отвлёк шум в зале. Она повернулась и заметила, что официанты с тряпками в руках бегут к странному молодому человеку в нелепом коричневом костюме с поднятым воротником и в мерзком зелёном галстуке. На его столике краснела винная лужа, но он не выглядел смущенным, наоборот, было ощущение, что ему даже нравится всеобщее внимание.
Время шло. Надо было телефонировать домой, что она с Николаем в ресторане, иначе мама будет волноваться. Маша спросила у официанта, где у них аппарат, и отправилась звонить. А когда вернулась в зал, то увидела, что на столах в полутёмной части зала поставили свечи, отчего стало ещё уютнее. Но странное дело, Николая за столом не было.
Маша в растерянности оглянулась тот стоял у колонны, и, казалось, весь превратился в слух. Он слушал очередного поэта. А выступал на этот раз тот самый молоденький мальчик в зелёном галстуке.
Сыплет черёмуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.
Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной,
Ой вы, луга и дубравы,
Я одурманен весной
Браво! вдруг громко крикнул Николай, захлопав. На него недовольно оглянулись господа, перед которым читал молодой поэт.
Как ваше имя? небрежно спросил один из господ.
Есенин Сергей Александрович, негромко ответил юноша.
Вам надо поучиться, господин Есенин. Ваши стихи, так сказать, несвоевременны, да-с, с важным видом произнёс один из критиков, оглядываясь на Брюсова, как бы ища поддержки. Но тот стал лениво о чём-то говорить с Волошиным, не удостаивая чести своей оценки никому неизвестного поэта.
Есенин вприщур посмотрел, ничего не отвечая, и вдруг стал декламировать с надрывом:
Я ль виноват, что я поэт
Тяжёлых мук и горькой доли,
Не по своей же стал я воле
Таким уж родился на свет.
Я ль виноват, что жизнь мне не мила,
И что я всех люблю и вместе ненавижу,
И знаю о себе, чего ещё не вижу,
Ведь этот дар мне муза принесла.
Я знаю в жизни счастья нет,
Она есть бред, мечта души больной,
И знаю скучен всем напев унылый мой,
Но я не виноват такой уж я поэт.
Маша видела, что молодого человека не слушают, и за стол, конечно же, не пригласят. Ей стало его чуть-чуть жалко. Словно подслушав её мысли, Николай извинился и направился к Есенину. Он взял его за руку и что-то сказал. Паренёк по-детски почесал затылок, но решительно тряхнул кудрями и пошёл с Николаем.
Машенька, надеюсь, ты не будешь против, если Сергей Александрович к нам присоединится. Мне кажется, чтобы в столь юном возрасте так писать надо иметь большой талант.
Пока гость рассказывал свою биографию, Маша его разглядывала: нос коротковат и чуть-чуть вздёрнут, кудри золотого цвета. Приятный, но напоминает куклу, которую ей подарили в десять лет. Она не понимала, почему Николай им так заинтересовался, даже за стол пригласил? Он не символист, это факт. Стихи несовременные
Маша постукивала пальцами по столу в такт шальной музыки, зазвучавшей в ресторане, и в упор смотрела на незваного гостя. Зачем она так вырядилась в это злачное место, где никому нет дела, как ты одета? Даже кавалера интересует абсолютно другое.
Скажите, Сергей Александрович? вступила она в разговор, а у вас есть идея, о чём будете писать стихи в дальнейшем? К какому течению присоединитесь? Может к символистам или ещё к кому-нибудь?
Есенин положил вилку на стол и задумался, опустив глаза, будто провинившийся гимназист.
Честно говоря, у меня нет никаких идей. Я пишу о родной земле, по которой скучаю здесь, в Москве. В городе много людей, шума, а там тишина, красота Нет, идей особых нет.
Ну, раз нет идей, тогда и писать не стоит, насмешливо припечатала Маша. Она скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула, если нет убеждений, то вы не станете хорошим поэтом. А если и станете, то потом вам будет стыдно за стихи без идей, без пользы для людей
Мария, живо отозвался Николай, почему ты думаешь, что символистов будут больше любить, чем стихи Сергея Александровича? Сначала одни идеи, потом другие, а душа как же? Господин Есенин о русской природе пишет, запальчиво возразил Николай.
Его стихи слишком примитивны и неинтересны даже по сравнению со старыми поэтами, например, с Пушкиным, сердито ответила Маша, не желая уступать Николаю.
Вот как? А разве Пушкин не писал так же просто? Вот например:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
Здесь такая же простота образа, тебе не кажется? не унимался Николай.
Машу стал раздражать разговор, она уже отвыкла, что ей перечат. Зато молодому поэту было весело. Есенина, видимо, радовало, что посетители ресторана начали оглядываться и прислушиваться к их спору. Он заговорщически подмигнул Николаю и обратился к ней: