Куда там, протянул Хота, почесывая трехдневную щетину. Она быстро потеряла ко мне интерес, и в Витории поначалу едва со мной здоровалась, после После всего того. Я потерял ее из виду много веков назад. Что она выкинула на этот раз?
Я проигнорировал его вопрос.
«Асьер, а ты что-нибудь скажешь?»
Мы не входили в ее круг общения, ты же знаешь, Унаи. Для меня эта баба давно мертва. И разговор этот мне не интересен, ответил он. Я мог бы добавить, что ответил холодно, но Асьер всегда был холоден и прагматичен.
Трудно было уловить хоть что-то человечное в этом угловатом жестком человеке. Крючковатый нос, тонкие, мышиного цвета волосы, манера одеваться официальный синий костюм, неизменный галстук все это мало способствовало проявлениям участия и теплоты.
Любопытно, что он занимался продажей лекарств, чтобы облегчить страдания людей, поскольку создавалось впечатление, что чужие страдания не попадают в эмоциональный спектр моего друга Асьера.
«Лучо, ты не ответил на мой вопрос», я повернул экран.
Видел ее пару дней назад, да. В начале недели. Что происходит, Кракен? спросил он немного слишком энергично.
«Она рассказала тебе что-нибудь новенькое? Призналась, есть ли у нее парень? Что-нибудь привлекло твое внимание?»
Говорила, что сдает очередной комикс. Была довольна, прямо сияла вся, что выглядело довольно странно ответил он и закашлялся. Я имею в виду, что помнил ее замкнутой и молчаливой.
«Она тебе не сказала, что беременна? А может, ты сам что-то заметил?»
Хм Он пожал плечами. На ней был черный застегнутый пуховик, и ничего такого я не заметил.
Может, хватит? Мы же не для этого собрались, раздраженно перебил его Асьер. Я согласен с Лучо. Унаи, выброси ты ее из головы, чувак, у тебя уже волосы растут на
«Итак, это тайна следствия, прервал я его. Все то, что я вам сейчас расскажу, должно остаться между нами. Лучо, у того, что я пишу, есть свидетели, но пусть это останется в моем телефоне. Ты понимаешь, что в твою газету тоже не должно ничего просочиться?»
Черт, Унаи, за кого ты меня принимаешь?
Так что, блин, произошло? нервно заерзал Хота.
«Аннабель Ли убита. И она была беременна. Больше я ничего не могу вам сказать. Я знаю, что у всех нас она была первая. Не знаю, хотите ли вы пойти на похороны; они будут в воскресенье. В любом случае вы имеете право все знать, и я чувствовал бы себя скверно, если б не сказал вам. Официально я пока на больничном, но буду принимать участие в расследовании. Ничего не говорите остальным», набрал я и подождал, пока они прочитают.
Мои друзья побелели.
11. Кладбище Санта-Исабель
20 ноября 2016 года, воскресенье
Рассвет воскресенья выдался премерзким: воздух был неподвижен, словно у него перехватило дыхание. За ночь температура упала почти до пятнадцати градусов. Утреннее сияние застало меня в постели в Вильяверде, и одного одеяла явно не хватало.
Я надел костюм для похорон, который хранился в Вильяверде, в первую очередь, потому что с практической точки зрения всех моих мертвецов хоронили на крошечном кладбище в двухстах метрах от того места, где я спал. Преимущества жизни в маленьком городке: мы, Лопес-де-Айяла, оставались рядом друг с другом даже после визита старухи с косой.
Будить деда, который в это время еще спал, мне не хотелось, поэтому я поднялся наверх осторожно, чтобы старые деревянные ступеньки не скрипели у меня под ногами.
Оказавшись на чердаке, вздохнул: я не возвращался туда с тех пор, как закончил дело о двойном убийстве в дольмене, и дедушке самому пришлось убирать старые фотографии и газетные вырезки, которые я когда-то разложил на шатком столе для пинг-понга. Все это дедушка спрятал обратно, пока я был в коме; остались только подписанные коробки, где хранились кусочки моего прошлого.
Я неохотно подошел к стоявшим в углу коробкам, уворачиваясь от лисьих шкур, которые дед повесил когда-то на крючках, приделанных к деревянным потолочным балкам. Вздохнул и заставил себя отыскать нужные мне коробки с надписью: «Кантабрия, Кабесон-де-ла-Саль, 1992». Стоит их открыть, и смерть Аннабель Ли сделается более реальной. В этих ящиках хранилась память о лете, которое должно было стать незабываемым по одним причинам, а стало таковым совершенно по другим, болезненным и темным.
Что касается тьмы и ее королевы под фотографиями, где у Лучо все еще растут на голове волосы, Хота чистенький и не нюхавший алкоголя мальчик, а в Асьере лишь намечается его будущий колючий и сухой нрав, я нашел рисунок ин-кварто[10], подписанный покойной Аннабель Ли. На нем изображались двое любовников, лежащие на могиле перед скалами Арнии в Кантабрии. Девушка, нарисованная китайской тушью и точь-в-точь похожая на саму Ану Белен, в объятиях крепких ручищ, на одной из которых виднелась татуировка кракена.
Когда она подарила мне этот рисунок, я пообещал, что сделаю такую же татуировку. В то время прозвище меня раздражало; меня бесил Лучо, его автор, который любил поиздеваться над моими преувеличенно длинными руками. Особенно меня задевало, когда он делал это в ее присутствии. Но Аннабель приняла мое прозвище с восторгом все, что имело отношение к мифам, выводило ее из обычного равнодушия к внешнему миру, и даже настояла на том, чтобы самостоятельно набить чудесного гигантского кальмара на моем бицепсе.
Я отказался.
Ей это не понравилось.
Дед меня проклянет, если я появлюсь дома с каракатицей на руке.
Ты все еще слушаешься своего деда? спросила она со смесью презрения и недоверия, которую я предпочел не замечать.
Ты бы тоже послушалась, если б знала моего дедушку, перебил ее я и, расстроенный, прекратил разговор.
Не знаю, почему я сохранил этот рисунок. Пришло время с ним расстаться.
* * *
Я прибыл в Виторию на своем «Аутлендере» в без чего-то одиннадцать. Эстибалис сообщила, что Ану Белен хоронят на кладбище Санта-Исабель. Это было неожиданно там покоились только представители знатных семей, которые в прошлом приобрели пантеон, и я не знал, что Ана Белен Лианьо принадлежит к одной из них. Я вспомнил стихотворение, которое она обожала, стихотворение Эдгара Аллана По, содержавшее намек на ее благородное происхождение. Возможно, у нее было больше причин, чем я думал, отождествлять себя с девочкой По.
На похороны я надел теплую куртку с капюшоном, на случай если бог погоды преподнесет нам очередной сюрприз. А вскоре встретил всю группу уголовного расследования в полном составе, стоящую у входа на старинное кладбище. Эстибалис, Пенья и Милан, одетые чуть более формально, чем обычно, мерзли от холода и не отрываясь смотрели на белое небо, грозившее первым в этом году преждевременным снегопадом.
Милан заговорила первой было заметно, что она неловко чувствует себя без привычных джинсов и вытащила из бокового кармана своего огромного пуховика ярко-оранжевый стикер.
Из ее аккаунтов в социальных сетях я узнала, что она объявила о своей беременности почти два месяца назад и запостила рисунок, предположительно автопортрет: женщина с пышными волосами сидит на могиле на фоне скал и у нее явно заметен живот. Пост засыпан «лайками» и поздравлениями от поклонников. Я не обнаружила хейтеров, которым бы не понравилось это признание, сказала она в качестве приветствия, как только я появился на горизонте.
Я поблагодарил ее взглядом и написал Эсти:
«Есть еще новости?»
Потом расскажу, лаконично ответила она.
В выходные я просмотрел все работы Аннабель Ли, принял эстафету Пенья. В ее ранних опубликованных комиксах встречаются отсылки к кельтам и повешенным, но это точечные мазки. Я не обнаружил сюжет, который имел бы хоть малейшую связь с тем, что случилось. Ничего про беременность или обряды плодородия. У издателя Он кивнул на тучного мужчину лет шестидесяти, который выглядел очень подавленным, дела идут не блестяще. Видимо, он на нее очень рассчитывал. Собирается уйти на пенсию, но не бросает книгоиздание: книги его призвание. Это небольшое издательство, называется «Малатрама». Вряд ли оно переживет исчезновение основного источника дохода. Но если вы спросите меня, стоит ли включать издателя в список подозреваемых, я категорически отвечу, что нет. Во-первых, он добродушный малый, не способный на убийство; во‐вторых, утром в четверг у него есть алиби. Его жена, тоже святая душа, подтвердила его версию и показала билеты на самолет. Они были на фестивале комиксов в Барселоне. Когда я с ним беседовал, он был крайне удручен смертью Аннабель Ли.