Над ведьминским вердиктом трудились трое самых влиятельных и уважаемых судей. Напудренные парики и мантии с белыми воротничками сливали господ друг с другом. Их можно было принять за братьев, особенно если удавалось рассмотреть сквозь белесые кудри одинаково мерзкие выражения их недовольных лиц.
Когда суд позволил обвиняемой высказаться и стражник выдернул изо рта Анаис кляп, ведьма залилась хохотом. Она плюнула себе на ладони, медленно растерла «ядовитую» слюну и, став вновь невозмутимой, обратилась к суду:
Уважаемый суд, хочу кое о чем вас предупредить! Мои мучители уже слышали от меня об этом, и теперь я хочу, чтобы и вы это знали. Анаис облокотилась о высокую трибуну, и, если бы не цепь, связавшая кисти с щиколотками, она бы закинула на трибуну руки или даже подняла их, указывая перед собой.
Речь пойдет о моем отце! важным голосом сказала ведьма. Он, как любой родитель, обожает своих детей, особенно дочерей. Должно быть, и вы знаете, что такое родительская любовь. Вот Вы, месье Фаван, о чем Вы сказали дочери, отправляя её в Лондон?
Немного помолчав, Анаис перевела взгляд на другого судью и продолжила:
А Вы, месье Жюлим? Верно ли помню: Ваш сын служит в королевской гвардии? Что Вы сделали, отпуская его?
Женщина обратилась к третьему судье:
Про Вас, уважаемый молодой месье Дюпон, я поминать не буду. Вы не отец, а после моей казни им уже никогда не станете.
Она гордо вскинула голову и продолжила совершенно спокойным голосом:
Что ж, любящие папаши, или, быть может, лучше назвать вас благочестивыми католиками? Симпатизирующие библейству грешники? Убежденные праведники? Вы благословили своих чад? Что ж верно. Родительское слово подспорье от вражеских козней. Вот и мой отец меня уберег от таких, как вы, и подобных вам!
Мой отец великий и мудрый правитель! Зная злобу и жестокость мирян, он не мог отпустить к ним свою дочь без помощи. Он-то знает о вас достаточно и понимает, на что вы способны, ведь все вы его послушники. Вам бы научиться любить, прощать, сострадать и окончить его школу, но вы вместо этого продолжаете ненавидеть и убивать бездари и лентяи ну да не про это речь
Перед тем как проститься со мной, мой отец пожелал каждому, кто причинит мне вред, страшной кары. Среди вас нет женщин, потому я поведаю о мужчине, который посмеет меня охаять или наказать. Сперва я удивилась отцовскому добродушию, но тогда я еще не знала людей; сейчас я преклоняюсь перед его мудростью.
Вы получили мое признание и теперь отправите меня на костер. Вы должны знать его слова и то, что вскоре коснется каждого из вас.
«Тому, кто замахнется на дочь мою, возденет на нее руку или кинет проклятие в спину, воздастся за подлость. Лишится он своей главной ценности знака человеческого, сути хозяина. Сделается похожим на мать свою и жену. Нападет на него немощь бесчувствие паха. Ласки тому покажутся противнее склизкой жабы, а чресла пропадут. Не дотянется он до утробы и не оставит в ней следа своего, а затем и силы у него иссякнут, как и всякая надежда на перемены».
Сказав это, Анаис победно запрокинула голову, оголив израненную шею.
Заткнуть рот мерзавке, закричал старший судья, увести её! Суд удаляется для вынесения приговора!
Сквозняк заполнил камеру запахом ладана и жженого свечного сала. Было слышно, как за дверью лязгают тяжелые ключи и царапают стены засовы.
Бесконечная ночь, вздохнула ведьма. Быстрее бы утро. Священник уже подбирается в прошлый раз бился-бился, бедолага.
«Покайся, дочь моя, пробасила Анаис, услышав раскаяние, смилостивится Господь, простит прегрешения твои.
Омой ноги Его слезами и оботри своими волосами. Всех Господь примет, любому даст утешенье. Поклонись великому отроку Божьему обретешь тихую любовь и радость» «Что надо-то, падре? Мне бы понять, что вы от меня ждете У вас сплошные фигуры да образы никакой ясности.»
«Покайся, сознайся в содеянном, да попроси у Бога милости и великодушия.»
«А потом-то что?»
«Отворит Господь райские ворота для вечного жития!»
Бедняга пересказывал мне Святое Писание. Трактовал Божье слово на трех языках. Старательный! Очень меня поразил. Никогда еще я не встречала таких неугомонных служителей. Все ко мне свысока, с недоверием, а этот как будто с душой. Надо бы рассказать отцу, что и у Бога есть хорошие ученики.
Анаис перевернулась на спину, натянула на ноги юбку и, подложив под голову руки, продолжила бубнить:
Мда, вечное житие в раю Не представляю, чем там заниматься? Играть на арфе? Штопать ангельские крылья? Варить райские яблоки в чане с розовыми облачками и золотым дождиком? Ну только, пожалуй, что так, хмыкнула Анаис. Может, повесить объявление? женщина улыбнулась. Напишу-ка я: «Дочь Сатаны не кается». Эй, крысиная толпа, а ну-ка свиток и перо!
Повеселев, пленница приподнялась на локтях, присматриваясь к еле подрагивающему сену.
Вообще-то, папá запретил на него рассчитывать. Велел его именем не прикрываться и не упоминать его пророчество Даааа, погорячилась я, и что меня разобрало? Поплакала бы, как раньше, поумоляла глядишь, еще б пожалели, а я вон что пустилась в демагогию. А если папá узнает? Анаис резко села. Да от кого он узнает? Не узнает! Ему не до меня, у него забот до самого неба, отмахнулась женщина. А если узнает? она испуганно закрыла руками лицо. Ох, несдобровать мне если уж он карает, то
Девичьи плечи дрогнули. Анаис начала всхлипывать.
Дверь камеры распахнулась, впуская невысокого сгорбленного старика самого дряхлого, невыразительного вида.
Анаис, в это последнее утро пришел я по велению Господа Бога выслушать тебя, заговорил он, поднимая над головой крест.
Падре, дрожа, сказала Анаис, как я дьявола боюсь, слов не подобрать
Верно, дочь моя ты на пути к Богу!
Правда? удивленно воскликнула дьявольская дочь. И быстро я доберусь?
Доберешься, если покаешься, строго сказал священник и раскрыл принесенный с собой фолиант. Назвавшаяся Анаис, готова ли ты исповедаться святому отцу Стефану перед смертью? Сознайся, Анаис, и Господь примет тебя без огненных страданий.
Ох, падре, это меня заботит меньше всего, призналась Анаис. Ну да ладно, и в самом деле, не с Вами же мне обсуждать, как выпросить у отца прощение. Приходите завтра, а?
Падре нахмурился.
Я на суде шутила, святой отец Ну какая из меня дочь Сатаны? Сатана бы такую стыдился. Да и не ведьма я. Я несчастная влюбленная девушка.
Священник еле заметно пожал плечами и, придерживая сутану, опасаясь коснуться пленницы, открыл книгу и скороговоркой зашептал молитву.
Утомительно это собственная казнь, пробормотала ведьма и легла обратно на пол.
Едва за священником захлопнулась дверь, Анаис недовольно заворчала:
Все только и твердят о Маро, все ему сочувствуют. А он лгун и ветрогон. «Милая Анаис, мне посоветовали Вас как отменную знахарку, спасите меня, я попал в беду. Не сплю третью неделю. Маюсь все ночи. Едва забываюсь, как сразу просыпаюсь от любого шороха. Мне кажется, я обезумел. Еще немного, и мой рассудок совсем откажется повиноваться. Прошу Вас умоляю Я слышал о чудесных каплях. Говорят, после них спишь как младенец спокойно, ровнехонько. А наутро такое чувство, что заново родился».
Когда он впервые пришел, то едва держался на ногах. Пришел и улегся, как какой-нибудь старый баронет с подагрой. Свернулся клубочком на тахте, не хуже моего кота, и давай канючить. Всех лекарей, говорит, обошел. Ничего не помогает. Умолял меня, руки целовал А как выспался Анаис загрустила, страсть в нем проснулась немыслимая. Буквально обезумел, как будто всю жизнь копил и теперь решил раскрепоститься А я-то я ведь тоже хороша И началось: то зубы прихватит, то селезенку, то живот бурлит не унять, то, помню, жабий глаз на ноге выскочил болезненный граф.