Перевернувшись на бок, к маме спиной, я пообещал, что на первую же свою адвокатскую зарплату отправлю ее в колледж. До меня донесся вздох а может, всхлип, словно она опять барахталась в глубинах океана, а потом мама наклонилась и поцеловала меня в затылок.
Глава 5. Джуниор
За несколько дней до моего восьмилетия в дверь постучали, и до меня донесся Голос им говорил мужчина, стоявший на пороге. Солнце, светившее у него из-за спины, слепило меня, и я не мог разглядеть черты его лица. Я видел только контуры торса, массивную груду мышц в обтягивающей белой футболке, опиравшуюся на две полусогнутые ноги. Голос был крепким малым.
Ну же, обними своего старика, приказал Голос мне.
Я потянулся и обхватил его руками, но плечи оказались слишком широки я словно пытался обнять гараж.
Куда это годится! сказал он. Обними по-настоящему!
Я затоптался на цыпочках, стискивая его изо всех сил.
Крепче! сказал он.
Но крепче я уже не мог. Я ненавидел себя за слабость. Если я не обниму отца как следует, если не удержу его в объятиях, он больше никогда не вернется.
После недолгого разговора с моей мамой, которая периодически бросала на меня встревоженные взгляды, отец сказал, что собирается повезти меня в город познакомить с семьей. По дороге он развлекал меня, пародируя разные акценты. Как оказалось, Голос был не единственным его голосом. Кроме стэндапа, сказал отец, он занимался еще «имитацией» это слово было для меня чарующе новым. Он показал, что это значит: говорил то как фашистский генерал, то как французский шеф-повар. Потом как мафиози и британский дворецкий. Перескакивая с одного голоса на другой, он напоминал мне радио, на котором быстро вращаешь рукоятку: этот трюк меня всегда нервировал и смешил одновременно.
Итак, сказал он, прикуривая сигарету, нравится тебе жить у деда?
Да, ответил я. То есть нет.
И то, и другое?
Ага.
Твой дед классный мужик. Живет, как сам хочет. Мне в нем это всегда нравилось.
Я не нашелся, что ему ответить.
Так что тебе не нравится в жизни у деда? спросил отец.
Мама все время грустная.
А что нравится?
Близость с мамой.
Отец резко развернулся ко мне, затянулся сигареткой и пристально вгляделся в глаза.
Мама сказала, ты часто слушаешь своего старика по радио.
Да.
И что думаешь?
Ты смешной.
Хочешь стать диск-жокеем, когда вырастешь?
Я буду адвокатом.
Адвокатом? С чего бы? Почему?
Я не стал отвечать. Он выпустил на лобовое стекло облако дыма, и мы оба смотрели, как дым вскарабкался вверх и завернулся назад, словно гребень волны.
В тот день я плохо запомнил отцовское лицо. Я слишком нервничал, чтобы глядеть на него дольше, чем по секунде зараз, и был слишком зачарован его голосом. А еще я пытался сосредоточиться на речи, которую собирался произнести. Если я найду верные слова, если правильно их произнесу, то вернусь к маме с кучей денег, и мы сможем сбежать из дедова дома, а ей больше не придется петь от злости и тыкать в свой калькулятор. Я повторил про себя заготовленную тираду, сделал глубокий вдох и выпрямил спину. Ощущение было такое, словно собираешься прыгнуть с трамплина в городском бассейне. Я зажмурил глаза. Один. Два. Три.
Я не смог. Не захотел говорить то, что могло заставить Голос снова исчезнуть. Вместо этого я уставился в окно на трущобы, и винные магазины, и вороха бумаг, летавшие вдоль обочины дороги. Наверное, мы уже очень далеко от Манхассета, думал я, лениво гадая, что буду делать, если отец продолжит ехать и ехать и никогда не вернет меня назад. К моему стыду, такой сценарий вызывал у меня дрожь предвкушения.
Мы подъехали к какому-то кирпичному дому, пропахшему тушеными томатами и жареными колбасками. Меня усадили в кухне в уголок, где я только и мог, что наблюдать за перемещениями упитанных женских спин. Пятеро женщин, включая одну, которую звали тетушка Толстушка, толклись у плиты, готовя обед. Заглотав несколько тарелок запеченных баклажанов, приготовленных Толстушкой, отец повел меня в соседнюю квартиру, познакомить со «своей бандой». Снова меня усадили в угол и сказали развлекаться. Но вместо этого я наблюдал, как отец и еще три парочки расселись вокруг стола и стали играть в карты и пить. Вскоре они уже снимали с себя одежду.
Да ты блефуешь! воскликнул один из них.
Уж конечно! Хорошо еще, на мне сегодня чистое белье.
Хорошо, что на мне вообще есть белье, отозвался отец под очередной взрыв смеха.
Отец сидел в трусах и одном черном носке. Потом проиграл носок тоже. Вгляделся в свои карты, изогнул бровь, и вся компания опять расхохоталась над его притворной паникой перед перспективой лишиться последнего предмета одежды.
Джонни, обратился кто-то к нему, что у тебя?
Что за вопрос я же голый! Сам видишь, что у меня!
У Джонни ничего нет.
Вот черт, я не хочу смотреть на его причиндалы.
Это точно! Поддерживаю! Джонни выбывает.
Подождите! воскликнул отец. Мальчишка! Я ставлю мальчишку!
Он позвал меня, и я поднялся со стула.
Взгляните на этого юного джентльмена. Думаю, вы предпочтете выиграть его, а не любоваться моим мужским достоинством, верно? Выберете плод моих чресл, а не сами чресла. Так что я повышаю ставку на кону Джей Ар!
Отец проиграл. Его друзья чуть со стульев не попадали от хохота, когда решали, едва дыша, кто будет платить за мое образование, а кто объяснит ситуацию моей матери, когда отец не вернет меня домой.
Я ничего не помню дальше этого момента, который показался мне хуже, чем любые побои. Не помню, как отец протрезвел, оделся и отвез меня домой, и не помню, что рассказал маме про проездку. Знаю только, что правду я утаил.
Несколько недель спустя я сидел в обнимку с радиоприемником, дожидаясь начала отцовского шоу. Я хотел рассказать Голосу о тревожных слухах, будто «Метс» собираются продать моего кумира, Тома Сивера. Подтянутый и симпатичный, бывший морской пехотинец, настоящая звезда «Метс», Сивер при каждой подаче сначала складывал руки под подбородком, словно молился, а потом выносил свой мощный торс вперед и опускался на правое колено, словно делал отбивающему предложение. Страшно было даже помыслить, что «Метс» могут его кому-то уступить. Я гадал, что скажет Голос на этот счет. Но время шоу пришло, а Голос так и не появился. Отец опять поменялся сменами или перешел на другую станцию. Я вынес радио на крыльцо и стал медленно вращать рукоятку. Ничего. Я пошел к маме и спросил, не знает ли она, куда подевался Голос. Мама ничего не ответила. Я спросил еще раз. Пустое лицо. Я настаивал. Мама тяжело вздохнула и посмотрела на облака.
Ты же в курсе, что я много лет просила твоего отца помогать нам, сказала она. Так ведь?
Я кивнул.
Она нанимала адвокатов, подавала заявления, обращалась в суд, но отец все равно не платил. Поэтому мама сделала последнюю попытку. Потребовала, чтобы отца арестовали. На следующий день двое копов надели на него наручники и вытащили из студии во время прямого эфира пораженная аудитория слышала все от начала до конца. Когда на следующий день отца выпустили из тюрьмы, он был вне себя от злости. Выплатил малую долю того, что задолжал нам, и не явился на судебное заседание через неделю. Его адвокат заявил судье, что отец сбежал из штата.
Мама подождала, пока я переварю эту новость. Потом сказала, что сутки назад отец ей позвонил. Он не сказал, где находится, и угрожал, что, если она не перестанет преследовать его за неуплату алиментов, он меня похитит. Годы спустя я узнал, что еще отец угрожал нанять киллера, чтобы маму убили, и был при этом так убедителен, что она поверила он не блефует. Несколько недель ей сложно было заводить «Т-Берд», потому что у мамы тряслись руки.
Мой отец не хотел меня видеть, но грозил украсть? Бессмыслица! Я поморгал, глядя на маму.