У меня осталась только одна дочь, поведал старик. Но она счастливо вышла замуж, и после смерти жены я переехал к ней. У Агнес несколько детей: все они сейчас весело прыгают на поляне, словно кузнечики. Дай Бог, чтобы и дальше так продолжалось! Я мечтаю умереть среди них, месье. Теперь я уже стар и не могу рассчитывать, что проживу долго, но смерть в окружении детей кажется не такой страшной.
Мой добрый друг, произнес Сен-Обер дрогнувшим голосом, надеюсь, что вы еще долго проживете в окружении любимых детей.
Ах, месье! В моем возрасте уже нельзя на это надеяться, ответил Лавуазен. Я даже не очень этого хочу. Верю, что после смерти я попаду на небеса и встречусь со своей дорогой женой. Порой тихой лунной ночью я почти вижу, как она идет по любимой тропе. Верите ли вы, месье, что, покинув тело, наши души могут вернуться на землю?
Эмили больше не могла скрывать сердечную боль: слезы обожгли руку отца, которую она по-прежнему сжимала. Сделав над собой усилие, Сен-Обер тихо проговорил:
Надеюсь, что нам будет позволено взглянуть на тех, кто остался здесь, но только надеюсь. Будущее надежно скрыто, так что нам остаются только вера и надежда. Нам не запрещено думать, что души умерших наблюдают за покинутыми родственниками, но в то же время мы можем невинно надеяться на это. Я никогда не откажусь от этой надежды, продолжил он, вытирая мокрые глаза дочери. Она скрасит горький миг смерти!
По щекам Сен-Обера медленно текли слезы. Лавуазен тоже плакал. Некоторое время все молчали; первым заговорил хозяин:
Верите ли вы, месье, что в лучшем мире мы встретим тех, кого любили при жизни? Я должен в это верить.
Значит, верьте, ответил Сен-Обер. Боль расставания оказалась бы нестерпимой, если бы была вечной. Не грусти, милая Эмили. Мы обязательно встретимся снова!
Он посмотрел вверх, и лунный свет озарил его умиротворенное лицо.
Лавуазен понял, что несколько затянул обсуждение печальной темы, и, словно что-то вспомнив, встал:
Что же мы сидим в темноте? Пойду принесу свечу.
Не надо, возразил Сен-Обер. Я люблю луну. Сядьте, добрый друг. Эмили, любовь моя, сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем днем: ночной воздух освежает. Я наслаждаюсь спокойствием и далекой музыкой. Так порадуй же и ты меня своей улыбкой. Кто так искусно играет на гитаре? Там два инструмента, или это вторит эхо?
Думаю, эхо, месье. Эта гитара часто звучит по ночам, но нам неведомо, кто играет. А порой звучит такой красивый и грустный голос, что можно подумать, будто по лесу бродит привидение.
Да, там наверняка кто-то бродит, с улыбкой согласился Сен-Обер. Но только скорее не привидение, а смертный.
Иногда в полночь, когда сон не шел, я слышал эту музыку, не обратив внимания на последнее замечание, продолжил Лавуазен. И звучала она где-то совсем рядом. Сразу вспоминалась покойная жена, и к глазам подступали слезы. Иногда я вставал и подходил к окну, чтобы посмотреть, кто играет и поет, но как только открывал раму, звуки стихали, и наступала тишина. Вокруг никого не было, но я слушал и слушал до тех пор, пока не начинал пугаться даже шороха листьев на ветру. Говорят, что эта музыка предупреждает человека о близкой смерти, но я слышу ее вот уже много лет и продолжаю жить.
Эмили улыбнулась причудливому суеверию, однако в нынешнем тревожном состоянии все-таки подверглась его влиянию.
Но ответьте, добрый друг, обратился к хозяину Сен-Обер, разве не нашлось смельчаков, готовых выяснить природу этих звуков?
Наши парни пробовали преследовать неизвестного музыканта, но звуки постоянно удалялись в лесную чащу и казались такими же далекими, как и прежде. В итоге люди пугались и возвращались домой. Я редко слышал эту музыку таким ранним вечером. Как правило, она звучит около полуночи, когда та яркая планета, которая сейчас хорошо видна над башней, прячется за лесом слева.
Над какой башней? поспешно уточнил Сен-Обер. Я ничего не вижу.
Прошу прощения, месье, но отсюда ее отлично видно, так как луна светит прямо на нее. Вдалеке, прямо по аллее. А сам замок скрыт деревьями.
Да, мой дорогой отец, подтвердила Эмили. Видите блеск над темным лесом? Наверное, это флюгер, освещенный луной.
Да-да, теперь вижу. А кому принадлежит замок?
Им владел маркиз де Виллеруа, многозначительно ответил Лавуазен.
Ах! с глубоким вздохом воскликнул Сен-Обер и чрезвычайно оживился. Значит, мы совсем близко от Ле-Блана?
Когда-то замок был любимой резиденцией маркиза, пояснил Лавуазен. Но потом он изменил свое отношение и много лет туда не приезжал. А недавно мы услышали, что он скончался и замок перешел в другие руки.
Последние слова вывели Сен-Обера из глубокой задумчивости, и он воскликнул:
Скончался! Боже мой! Но когда же?
Говорят, пять недель назад, ответил Лавуазен. А вы знали маркиза, месье?
Невероятно! проговорил Сен-Обер, не отвечая на вопрос.
Почему же, дорогой отец? с робким любопытством спросила Эмили.
Он не ответил, снова погрузившись в раздумья, а спустя несколько мгновений, придя в себя, осведомился, кто унаследовал замок.
Я забыл титул нового хозяина, месье, ответил Лавуазен. Но знаю, что господин живет в Париже и сюда не приезжает.
Значит, замок стоит запертым?
Все не так плохо, месье. За ним следят старая экономка и ее муж-дворецкий, но они живут в коттедже неподалеку.
Должно быть, замок слишком большой, и жить там вдвоем неуютно, заметила Эмили.
Крайне неуютно, согласился Лавуазен. Я не стал бы там ночевать даже за целое состояние.
Что вы сказали? снова очнувшись от задумчивости, переспросил Сен-Обер. Едва хозяин повторил последние слова, из груди Сен-Обера вырвался стон, но чтобы скрыть болезненную реакцию, он поспешно спросил хозяина, давно ли тот живет в этих краях.
Почти с детства, ответил Лавуазен.
Значит, вы помните покойную маркизу? уточнил гость изменившимся голосом.
Ах, месье! Прекрасно помню. Да и многие ее помнят.
Я один из них, подтвердил Сен-Обер.
Увы, месье! Мы говорим о самой красивой и самой добродетельной даме. Видит Бог, она заслуживала лучшей судьбы.
В глазах Сен-Обера снова заблестели слезы.
Достаточно, остановил он собеседника, не в силах справиться с чувствами. Достаточно об этом, друг мой.
Крайне удивленная необычным поведением отца, Эмили воздержалась от вопросов и замечаний.
Лавуазен начал извиняться, однако Сен-Обер его остановил:
Не стоит извинений. Давайте лучше сменим тему. Вы говорили о музыке, которая только что звучала.
Да, месье. Но тише! Вот она звучит снова. Послушайте этот голос!
Все замолчали.
Спустя несколько мгновений голос растворился в воздухе, а инструмент заиграл тихо, но полнозвучно.
Сен-Обер заметил, что он звучит мелодичнее обычной гитары, а меланхолией и мягкостью превосходит лютню.
Вскоре музыка стихла.
Странно! проговорил Сен-Обер, нарушая молчание.
Очень странно! подтвердила Эмили.
Действительно, странно, согласился Лавуазен, и снова воцарилась тишина.
После долгого молчания хозяин заговорил первым:
Впервые я услышал эту музыку восемнадцать лет назад. Помню, стояла чудесная летняя ночь совсем как сейчас, и я в одиночестве шел по лесу. Настроение было ужасным, потому что один из сыновей тяжело заболел, и мы боялись его потерять. Вечером я дежурил возле его кровати, пока жена спала после бессонной ночи, а потом вышел подышать свежим воздухом. Шагая под деревьями, я внезапно услышал мелодию и решил, что это Клод играет на флейте, как он часто делал, сидя у двери хижины. Но когда вышел на поляну никогда не забуду! и остановился, глядя на осветившее небесный свод северное сияние, вдруг услышал такие звуки Невозможно описать. Словно играли ангелы. И я снова посмотрел на небо, ожидая увидеть крылатые создания. Вернувшись домой, я рассказал о том, что пережил, но мне никто не поверил. Все засмеялись и стали утверждать, что это пастухи играли на своих дудках. Переубедить я никого не смог. Но спустя несколько ночей то же самое услышала жена и удивилась не меньше меня. Однако патер Дени страшно ее напугал, сказав, что эта музыка предрекает смерть ребенка: мол, ее часто слышат те, в чей дом приходит смерть.