А живых людей в зале не было – только мертвецы, попавшие в перекройку. Да и тех было немного: Малыш заметил, что добрая половина «столов» пустовала. Но и те, где шла «прочистка» мозгов, вели себя не спокойно. То один, то другой выстреливали воронками, и те, качаясь, повисали в воздухе, а «столы» подымались к потолку, пропадая в туманной мгле и снова опускались вниз, но уже пустые. Гедониец, подготовленный к дальнейшему циклу регенерации, оставался где‑то наверху.
«Зрелище не из веселых, – решил Малыш, – пора менять дислокацию, все равно ни черта не понять». Он подошел к «столу», уже готовому к путешествию наверх, бесцеремонно подвинул мертвого гедонийца и уселся рядом, держась за призрачный, но твердый на ощупь край «операционного стола».
Подъем прекратился так же внезапно, как и начался. Малыш спрыгнул и увидел прямо перед собой темное жерло трубы метра полтора в диаметре. Тело гедонийца, неизвестно как и чем сдвинутое, скользнуло туда, а «стол» нырнул вниз и пропал.
«Была не была, все равно другого пути нет», – решил Малыш и скользнул в трубу за гедонийцем. Несмотря на свой почти двухметровый рост, он мог, согнувшись, даже идти по трубе, перебирая руками по горячим стенкам, словно труба входила в систему центрального отопления. Сначала идти было легко, но потом труба поднялась, и пришлось ползти в гору на четвереньках. А труба, казалось, не имела конца. По‑прежнему кругом плотная темнота, гасившая все звуки – даже попытка постучать по стене оказалась беззвучной, только уклон понизился. Малыш прополз еще немного, и рука его уже не встретила никакой опоры. Сильный толчок в спину бросил его куда‑то вниз, он пролетел во тьме – как долго, сам не помнил – и шлепнулся на что‑то мягкое и податливое, сильно прогнувшееся под тяжестью тела и мгновенно погасившее инерцию падения.
«Спасен», – было первой мыслью, а второй – неожиданно вторгнувшийся в сознание чужой вопрос:
– Ты можешь думать?
– Могу, естественно, – автоматически ответил Малыш и тут же изумился: – А кто говорит?
– Не все ли равно кто? Спрашивай.
– Голос из тьмы, – усмехнулся Малыш, – а где ты, собственно, пребываешь? В Аоре?
– Нет, в Голубом городе. Там, откуда могу контролировать все, что происходит на этой планете.
– Понятно, – подумал вслух Малыш. – Координатор. Супермозг, созданный Учителем.
– Я не Мозг. Я регулятор.
– Машина?
– В твоем понимании – да. Двигатель жизни.
– Вечный двигатель?
– Вечность то, что не имеет конца. Все конечно в природе.
– А бессмертные циклы?
– Бессмертны пока только те, кого вы называете гедонийцами. Люди смертны.
– Значит, гедонийцы – не люди?
– В определенном смысле – нет. Если жизнь человека, твою например, представить в виде графика в двухмерных координатах, то получится кривая с пиком где‑то посредине. Разогни ее вторую часть и проведи параллельно оси абсцисс – получишь график жизни гедонийца.
– Зачем это нужно?
– Что?
– Циклы. Повторения. Ты сам говоришь, что все в природе имеет конец.
– Не знаю. Это не входит в мою задачу.
– А в чем задача?
– Управлять. Регулировать. Корректировать эволюцию циклов, стабильность технологии, следить за уровнем.
– Каким?
– Информации.
– Добытой в драке или в потугах воображения, в скотских играх или необузданных прихотях?
– Ты прав. Информация везде.