По возрасту, сложению и складу лица он был похож на тех школьников, которых Капитан видел в мире зеленого солнца, – атлет с холодным колючим взглядом. Только васильковое трико отличало его от них.
Тонкие губы его сложились в некое подобие улыбки. Он скрестил руки на груди и… пропал. Просто исчез, растворился в воздухе.
– Мистика, – сказал Малыш.
– Скорее физика, – возразил Капитан. – Думаю, он сейчас где‑нибудь в центре города.
– Нуль‑переход?
– Что‑то вроде. Мы с Библом уже попробовали такой способ передвижения. Смена кадров, как в кино.
– А как это делается?
– Не знаю. Объяснение соответствовало пословице; по щучьему велению, по моему хотению. Попробуем?
– Придется. Не пешком же идти по такой жаре.
Он повернул браслет на запястье. Колпачок силовой защиты на крыше вездехода мигнул и загорелся ровным красным светом.
– Порядок, – сказал Малыш. – Можно топать.
– Куда?
– Сначала разберемся в обстановке, определим направление. Подымемся в ближайший воздушный туннель и посмотрим, куда он ведет.
С этими словами Малыш, нажав кнопку на поясе, взлетел и опустился на плоскости туннеля, который, как автострада, убегал к горизонту, многократно пересекаясь с такими же ровными и широкими дорогами города.
– Действительно, соты, – заметил Капитан, повторивший маневр Малыша и стоявший теперь подле него. – Только ячейки не шестиугольные, а квадратные. А вон и пчелы…
Далеко впереди, видимо в центре города, виднелись люди. Отсюда было трудно разглядеть, что они делают: черные точки‑муравьи на синем фоне неба, которое словно лезвием бритвы было надрезано тонкой стрелой – антенной или флагштоком? – высоко вздымающейся над туннелями‑сотами.
– Вот и ориентир, – сказал Малыш. – Держим курс на нее: не потеряемся. Говоришь, по моему хотению?
Капитан кивнул согласно.
Собственно, никакого особенного «хотения» не понадобилось. Он просто шагнул вперед, как в затемнение, и из затемнения тотчас же вышел, очутившись возле стрелы, серебристо‑белой – титановой, что ли? – колонны, пропадающей высоко в небе, такой тонкой и легкой, что казалось невольно: подуй ветерок посильнее, и она упадет. Но ветра не было. Тишина, сонная, тугая, неразрывная, повисла над городом. Бесшумно, будто в немом кинематографе, двигались люди по крышам‑дорогам, все в зеленых или синих трико, как у гедонийца в туннеле, в пестрых хитонах или накидках, в шортах и сетках‑шнуровках, как у школьников последнего цикла обучения, а то и просто полуобнаженные – сильные и загорелые, с тирсами тренированных циркачей.
Как и там, на окраине, Малыш и Капитан стояли внизу на такой же пустынной голубой плоскости, окруженной туннелями‑сотами, волшебно повисшими в голубом нагретом воздухе. Только стены у них были цветными, радужными, и комбинации цветов все время менялись: на синюю плоскость вдруг наплывал красный клин, с размаха шлепалось на него неровное желтое пятно, съеживалось и вновь вырастало, искрясь и переливаясь. Как телетайпные ленты, ползли по стене белые полосы с золотыми точками‑искрами. Точки меняли положение, перемещались и снова пропадали, а потом возникали из ничего, размазывались и сползали на стены, а на смену им, откуда‑то из глубины этого цветного хаоса, показывались огненные колеса и вертелись, разбрасывая искры всех цветов спектра. Потом этот буйный хоровод красок тускнел, темнел, будто недовольный художник смывал его, выплескивая на холст ведро грязной воды, и все начиналось сначала: опьяняющая цветная какофония и смывающий ее дождь.
Капитану почудилось, что он слышит музыку, то тихую и плавную, то бравурную, нарастающую, то заунывно‑тягучую, то расслабляюще‑липкую, как жара над городом.