Она была совсем непохожа на зеленую идиллию бородатых младенцев и бритых школьников. В голубом мире – он представлялся именно таким, словно вы наблюдали его в очки с голубыми стеклами – все работало; и люди и вещи. Вещи летели – именно летели, а не переносились или перевозились, – едва различимые в движении линейными и спиралевидными потоками, то возникая, то исчезая, материализуясь или распыляясь до невидимости. Люди двигались не бесцельно, не отдыхая, не глазея по сторонам. Даже не зная, что они делают, можно было смело сказать, что они заняты делом, всецело поглощающим их внимание.
– Люди? – переспросил Библ. – Такие же двухметровые голыши?
– Нет, – сказал Алик, – это те вроде Малыша, а эти нам с вами по плечо, не выше. Или точка обзора в межфазном пространстве искажает пропорции, или мы столкнулись здесь совсем с другой расой.
– А лица, одежда?
– По‑моему, бритые. Курточки короткие, одноцветные. Что‑то вроде голубых колокольчиков. Точнее определить не могу: слишком быстро и часто все это сменялось. Попробуйте у нас на Земле сквозь Париж или Лондон пропустить по прямой стеклянную торпеду на высоте полутора‑двух метров, да со скоростью не меньше двухсот километров в час. Много ли вы разглядите изнутри этой торпеды?
Но кое‑что они все‑таки разглядели. Ни одного колеса – ни на улицах, ни в машинах, – только колена и щупальца манипуляторов. Световые табло вместо пультов. Машинные залы гигантской протяженности с механизмами, прозрачными как хрусталь. Необычайные зеркала, огромные, как озера, – не то уловители солнечной радиации, не то конденсаторы каких‑то иных световых излучений. Причудливые, топологически изогнутые поверхности зданий. Неподвижный матовый купол неба. Ядовитая лазурь мостовых и полов. Все это пронеслось перед ними в получасовом киносеансе живописных и графических отвлеченностей.
Алик досказал и лукаво воззрился на Библа.
– Ну, что скажем, профессор, о социальном облике гедонийской цивилизации?
– Не трепись, – повторил Малыш.
– А разве нельзя сделать выводов из увиденного?
– Во‑первых, – загнул палец Библ, – я не видел того, что вы видели. Во‑вторых, вы видели все смутно и непродолжительно. В‑третьих, ваш рассказ о виденном, мягко говоря, не очень последователен и точен…
– Верно, – перебил Малыш. – Совсем не точен. Художества. Может быть, здесь пять цивилизаций, по штуке на солнце.
– Пустыня мертва.
– Ну, четыре. Сколько у нас фактов, чтобы делать определенные выводы?
– А ты пробовал сопоставить эти факты? – не сдавался Алик. – Я сопоставил. И пришел к выводу. Не четыре цивилизации, а одна. Технократическая. Мозг, как сказал Библ, – пропагандист, а Координатор – устройство, претворяющее программу в жизнь. А при них, скажем, совет из пяти‑шести мудрецов, наблюдающих за программой и ее выполнением. Люди в городе – ученые и трудяги, люди в зеленом заповеднике – морские Свинки, которых поят" кормят и обучают для каких‑то опытов, а может быть, просто для развлечения. Другая раса, возможно даже искусственно выведенная. Гуманотеррарий. Зоопарк.
– Холодно, холодно, – сказал Капитан, входя в комнату, – ты, Алик сейчас еще дальше от разгадки секрета этой планеты. А разгадка, уверяю вас, будет совсем неожиданной.
9. Рассказ капитана. И все‑таки не разгадка
Вы бывали когда‑нибудь у вирусологов в Новых Черемушках? Я говорю о больнице, открытой пять или шесть лет назад. Войдешь в приемную или в этажные коридоры, и кажется, что ты на Памире или на склонах Эльбруса. Куда ни взглянешь – белым‑бело, сверкающе‑снежно и необъятно по своей протяженности.