«Счастлив ли человек, который несет ответ сразу за две жизни?» думал капитан.
Отдавая ему Наль, Али сказал, что она дитя, а он не только муж, но и первый друг-воспитатель.
«О, да, продолжал думать капитан, выше той любви, когда человек согласен отвечать за жизнь любимого, и быть не может. Али доверил мне часть самого себя. Я должен продолжать его дело и помочь Наль раскрыть в себе все силы жизни».
Дядя, знаешь, даже лень глаза открыть. А я хвалилась, что половину мыслей додумаю, медленно просыпаясь, сказала вдруг Наль. И, знаешь, очень странный мне снился сон. Я все время видела капитана Т., и мне казалось, что это он сидит рядом, а не ты. И что я его жена и нас венчают по-европейски. Правда, смешно?
Не очень, Наль.
Наль вскочила с дивана в полной растерянности.
Как же это случилось, что вы здесь, а я сплю? огорченно сказала девушка.
Мне не хотелось будить вас, а дяде надо было отдохнуть. Не огорчайтесь. Надо привыкнуть играть роль моей жены. Не забывайте, что мы беглецы, и от нашего самообладания зависит, насколько талантливо мы сыграем роли и тем спасем свои жизни. И жизни всех тех, кто в эти минуты помогает нам. Трудно вам, Наль, путешествовать впервые, да еще без женской помощи. Будем стараться вести себя так, чтобы нас принимали за важных и влюбленных супругов. Сейчас постарайтесь причесаться. В парикмахеры я не гожусь, хотя гример хороший. Но критиковать вашу прическу берусь.
Если вы будете тихо сидеть у окна, капитан Т., я постараюсь причесать голову, как на модной картинке у дяди Али. Только не смотрите на меня, пока я не скажу.
Не смотреть на ваши парикмахерские таланты до сигнала берусь. Но на модную картинку не согласен. Выньте из волос все украшения и положите косы вокруг головы, как вчера.
Как? Все, все украшения вынуть? Разве европейские женщины не носят украшений? Это очень скучно.
Носят, Наль. Но в волосах их носят только на балах, званых обедах, очень изысканно и в меру. Украшения, как шляпы и меха, имеют свои законы.
Иная шляпа надевается только утром, другая после обеда, а есть шляпы, которые надевают, когда едут в коляске.
Как же все это постичь, чтобы не быть бестактной и не осрамить дядю Али или вас, капитан Т.? с уморительной детской серьезностью спрашивала Наль.
Я думаю, вам, постигшей такие большие духовные задачи и не менее трудные математические истины, вам, Наль, будет легко усвоить внешние правила цивилизации того народа, среди которого мы будем жить. Для начала выньте из волос жемчуг и снимите драгоценности с шеи и ушей. Они чересчур вызывающие для вагона. Найдите какие-нибудь маленькие серьги. А волосы в дороге не украшаются ничем.
Как странно. У нас именно в дорогу и надевается все самое драгоценное.
Довольно долго капитан так сидел, отвернувшись к окну, думая, как трудно будет Наль привыкать к новой жизни, на каждом шагу натыкаясь на сложности. Ну, вот я и готова, услышал он наконец. Наль стояла перед ним в белой блузке и синей юбке. Волосы ее были гладко причесаны на пробор и уложены вокруг головы. Казалось, этой прелестной головке тяжело от пышных кос, а непривычные шпильки заставляли Наль все время пробовать рукой, на месте ли ее косы. Сквозь тончайший батист просвечивала розовая кожа. Выражение огромных глаз было радостное, доверчивое. Ни облачка сомнений или сожалений о покинутом доме и любимых. Ни малейшей тревоги о неизвестном будущем ничего этого не было на лице Наль, кроме желания услышать одобрение капитана.
Уверив, что все в ней прекрасно, капитан проводил жену в умывальную комнату и остался ждать в коридоре.
Мысли о Левушке до сих пор его единственном близком спутнике пробежали облаком в сердце капитана. Левушка, возвратившийся с пира.
Левушка, распечатавший письмо. Левушка, впервые пускающийся в жизнь без него
«И здесь я отвечаю за две жизни», снова подумалось капитану.
Проводив Наль из умывальной комнаты в ее купе, лорд приказал проводнику позвать секретаря. Секретарь, человек опытный и немало путешествовавший, устроил все по части завтраков и обедов. Наль не пришлось об этом беспокоиться, все подавалось в купе.
Первый день путешествия подходил к концу. Наль освоилась с новым бытом, и окружающее перестало ее удивлять. Она больше не поражалась свободе обращения женщин с мужчинами, но выходить, до наступления полной тишины и темноты, из купе она отказывалась. Без всяких приключений, сменяясь на дежурстве, наши путники добрались до Москвы.
Ни слова ни о чем не спросила Наль, и в поезде, следующем в Петербург, уже чувствовала себя свободно.
Часто замечал капитан, что она напряженно размышляет, но не мешал ей решать свои вопросы самой.
В переполненном петербургском поезде им пришлось ехать в одном купе, чему Наль, уже успевшая несколько привыкнуть к своему открытому лицу, очень радовалась.
Она, казалось, не замечала встревоженного вида дяди в Москве, когда тот шепотом что-то говорил капитану. Она была ровна и спокойна и в Петербурге, где их встретили двое незнакомых людей и очень торопили на пароход.
Пораженная великим городом, она с сожалением сказала:
Проехать мимо всех этих красот, не заглянув никуда, какая жалость, капитан Т.
Не знать хорошо языка, а только осмотреть дома и галереи это ведь тоже грустно, Наль. Будет время, и вы увидите много красот, узнаете быт разных народов и сможете, если захотите, вплести свой труд и красоту в их жизнь. Не спешите узнать все сразу. Сейчас помните только, что вы важная дама, моя жена.
Наши пассажиры поднялись на пароход со вторым гудком. И только когда он отошел от берега, Наль заметила, как разошлись суровые морщины на лице капитана и как легко вздохнул дядя.
Если бы здесь был дядя Али, прошептала Наль капитану, он не скрывал бы от меня ничего, видя во мне усердного слугу-помощника. А ведь я ему только племянница.
Упрек ваш мне тяжел, Наль. Особенно потому, что и я, как Али, вижу в вас друга и помощника. Но пока мы не встретимся с Флорентийцем и не будем обвенчаны, я ничего не могу вам сказать. Даже того, куда и зачем мы едем.
Если вы не говорите мне ничего только потому, что вы связаны словом дяде Али, я совершенно спокойна. Я думала, что вы уже не любите своей маленькой жены, которая ничего не знает и даже не понимает, как ей вести себя.
Простите, граф, что я прерываю вашу беседу, подошел к капитану Т. капитан парохода, обращаясь к нему по-английски. Ваши места оказались врозь, кидая восхищенный взгляд на Наль и кланяясь ей, продолжал капитан.
Но я могу предоставить вам самую лучшую каюту, куда пассажиры не явились. Если угодно, я велю отыскать вашего секретаря и укажу ему каюту.
Я чрезвычайно тронут вашей любезностью. Если вас не затруднит устроить нас вместе, а мое место отдать секретарю, мы будем вам очень благодарны.
Помилуйте, я сам предложил. И буду счастлив служить вашей супруге и вам чем только могу, ответил, изысканно кланяясь Наль, капитан.
Как же мы с вами поедем в одной комнате, капитан Т.? подавляя волнение, сказала Наль.
Ничего, друг, не беспокойтесь. Вы еще не знаете, как будете переносить качку. Лучше, если братом милосердия при вас буду я, чем кто-либо чужой.
Мне страшно здесь. Это гораздо хуже, чем поезд. И почему все так смотрят на меня? тихо спрашивала Наль, стараясь скрыть смущение.
Нельзя, немыслимо быть такой прекрасной, Наль. Я даже не могу сердиться на всех, кто от матросов до капитана и от юношей до стариков очарован вами. Если бы я был на их месте и имел бы право только исподтишка смотреть на вас, а не откровенно вами любоваться, как это делаю сейчас, я бы вел себя точно так же. А потому и не могу на них сердиться.
Наль вспыхнула, улыбнулась мужу и сказала: