— А откуда ему знать, что не любовница?
Вот-вот, ему!
— Он не думает об этом, он завидует, — прошептал я. Сам не понимаю, как неосторожно и самоуверенно говорю.
— Все вы одинаковы! Лежит и подмигивает! Фу!
Отодвинулась подальше, к самой стеночке.
А голос снаружи продолжает мысль, на которую мы набрели сообща, объясняет, что уже однажды люди выходили в Космос — это когда вышли из воды на сушу. И однажды уже обжили его, пусть «малый», но тоже космос. Потому-то и начали крушить все вокруг себя, всю экологию как чужое. Оно и было чужое. Родное — вода.
— Как будто вы и океаны не убили? — Это уже Ее голос, вмешалась-таки.
— А это мы заодно уж! — захохотал под березками гость. — Остановиться не могли.
Доволен, видно, что выманил к себе Ее голос. Хотя бы его.
Снова Ее шепот, горячий, щекочущий ухо:
— Зачем он нам? И что он все хохочет?
— А что? — храбро говорю я. — Когда нас трое, как-то надежнее.
— Что надежнее?
— Ну, вообще.
— Что ты имеешь в виду?
— Природа любит количество. — Самоуверенность моя не знала пределов.
— Ну-ну! Раз природа, тогда не обижайся.
— Ты у меня смотри!
Сам не думал, что у меня может быть такой голос. Но Ей он нравился.
— Ты так и будешь в этой, его? — Я ненавидяще потянул гладкую, скользкую, как кожа змеи, ткань.
— Хоть к костюму ревнуешь, и то хорошо. А какие вы слова говорили? Вот так, в своих домах и ночью?
Ага, старая истина: женщина любит ушами. И я прямо из поцелуя неловко, бормочуще леплю слова: любимая… лягушонок… солнышко… мураш…
Отстранилась, чтобы я мог пояснить, что такое лягушонок, мураш. Узнав, что общее у Нее с ними — длинные и голенастые ноги, глаза во всю голову, моя Женщина подумала минутку: не обидно ли? Нет, не обидно. Прижалась снова по-домашнему.
— Продолжай. Какие еще слова?
А я обнаруживаю, что таких слов знаю на удивление мало. Схитрив, вовлекаю в оборот разноязычные:
— Love!
[20] Schätzchen![21]
Есть еще слова, которые я должен бы повторять, но я этого не делаю. В моей капитанской каюте на подволоке, изогнутости потолка, за которой угадывается стальной корпус лодки, приклеена большая цветная репродукция картины самого лирического из великих итальянцев: «Рождение Венеры». Я знаю, что человек, которому дано полюбить, несет в себе заранее, изначально некий образ: любовь еще долюбви. Для него самого до конца не проясненный. А образ моей любви столько людей внимательно рассматривали, столько столетий он перед глазами! И чтобы так совпало: Она и боттичеллевские женщины! Совпадает именно образ, а точнее — мое чувство. А их внешность — в том-то и дело, что внешность Ее какая-то ускользающая. Но именно туда ускользающая — к реальным полотнам. Они-то реальность, миллионы людей могли бы это подтвердить, я сам часами стоял возле них. Когда еще существовал город Флоренция, и можно было пройти под колоннадой музея Уффици и когда… Ну вот, стоило подумать об этом, и сразу опасно заскользил — за Нею следом.