Сколько?
Еще 100 долларов.
Хорошо, согласился я.
Примерно через полчаса к нам подошел Магомет и сообщил, что можно ехать. Я отдал ему сотню и попросил лично сопроводить мою знакомую и ее сына до отеля.
Мы положили рюкзаки на квадроциклы и как следует их закрепили. Али принес запасную канистру с бензином и еще сумку, в которой лежала пара одеял и несколько платков-арафаток.
Подарки, пояснил он. Без подарков в гости ходить не принято. С тебя еще 50.
Я не стал спорить и отдал ему купюру.
Взобравшись на квадроциклы, мы отправились в путь. Солнце уже перевалило за полдень и во всю шпарило с вышины. Накрыв бензобаки машин от перегрева одеялами и завязав концы своих арафаток, чтобы они не развевались по ветру, а как следует защищали шею от солнца, мы поддали газу.
Мы гнали вперед по бескрайней красной пустыне, оставляя за собой тучу пыли. У горизонта там и сям попадались неровные гряды пологих выветренных холмов. Из растительности не встречалось ничего, вокруг не было видно ни ростка даже какой-нибудь верблюжьей колючки, как в пустынях Афганистана или Ирана. Только иногда высохшие шары перекати-поля, застывшие на месте, словно ажурные авангардистские скульптуры, нарушали однообразный пейзаж. Потом пропали и они.
Али периодически давал сигнал, мы останавливались, а он сверялся с картой и компасом. Минут пять мы отдыхали, пили, смачивали лицо и шею водой, после чего отправлялись дальше.
Ехали мы часа полтора.
Наконец Али остановился и указал пальцем вперед. Там, на небольшом холме виднелась маленькая темная фигура. На фоне яркого неба она была хорошо заметна.
Кто это? спросил я.
Это нас встречают, пояснил Али, и мы, помахав рукой, медленно двинулись вперед.
Встречающим оказался худой бедуин, с головы до ног замотанный в белые просторные одежды. В руках он держал старый, покрытый потертостями и царапинами карабин.
А ружье зачем? шепотом спросил я у Али.
На случай, если дичь какая встретится. И обороняться от гиен и шакалов. Ну и от двуногих тварей тоже.
Тут есть дичь? удивился я.
Но Али не ответил, поскольку бедуин приблизился и молча сделал знак, обозначавший, что мы должны следовать за ним. Бросив на нас внимательный взгляд, он пошел вперед.
Стоянка располагалась неподалеку, в узкой полоске тени, которую отбрасывал невысокий холм, с одной стороны резко обрывающийся вниз. По тому, что у подножья лежала куча красноватых рыхлых кусков осадочной породы, можно было заключить, что когда-то здесь произошел обвал, который и образовал это укрытие. На первый взгляд сама стоянка мало чем отличалась от того, что я видел в бутафорской деревне. Разве только была еще более бедной и обшарпанной. Те же покрытые пылью и клочками шерсти верблюды, несколько коз и слоняющиеся в окрестностях двое маленьких детей в поисках кизяков для костра.
Мы слезли с квадроциклов, и провожатый пригласил нас в один из домиков, сооруженный из грязных, потрепанных циновок. Внутри было темно. Через пару минут наши глаза привыкли к полумраку, и мы увидели сидящих на ковриках вдоль стен нескольких бедуинов. Они не отрываясь смотрели на нас. Очень сложно было понять, какую эмоцию выражали их маслянистые глаза и темные, обветренные лица. В углу я заметил еще пару старых потертых карабинов. Али вышел вперед и протянул одному из бедуинов, который, судя по всему, был главным, наши подарки пару одеял и несколько платков-арафаток. Пожилой бедуин поднялся с коврика, посмотрел на одеяла и платки и дал знак другому взять их. Затем сделал нам приглашающий жест рукой. Мы уселись на коврике у противоположной стены.
Старик произнес короткую гортанную фразу. В помещении тотчас появилась замо-танная в какие-то пестрые одежды женщина и разлила по чашкам чай. После чего бесшумно удалилась. Старик кивнул, и мы взяли чашки.
Прошло минуты две. Чай оказался сладковатым и, похоже, заваривался на каких-то травах. Я незаметно понюхал. Запах был определенно странным. Сделав пару глотков, я на всякий случай дальше только делал вид, что пью.
Бедуин снова что-то сказал.
Что вас к нам привело? перевел Али.
Я пожал плечами.
Хочу посмотреть, как живут люди.
Зачем? спросил бедуин. Разве у тебя мало забот в своей стране, дома?
Али снова перевел.
Забот хватает, усмехнулся я. Но думаю, это поможет мне понять что-то важное в жизни. Например, больше ценить то, что у тебя есть.
Бедуин покивал.
Это правильно ценить то, что у тебя есть. Я старый человек, и у меня есть все, что мне нужно. Молодым надо больше. Молодость глупа и самонадеянна. Она думает, что жизнь это охота. Стоит только подстрелить добычу и вот оно, счастье, бедуин покачал головой. Жизнь это дорога. Мы лучше других это знаем. К мудрости путь долгий. Мой старший сын живет в городе. У него есть дом, много всяких нужных и не слишком нужных вещей. Стала ли его жизнь от этого лучше? бедуин отрицательно помотал головой. Он несчастлив, я знаю это. Ты тоже живешь в городе?
Да, я живу в городе. В Москве, столице России. Это очень большой город.
Я знаю. Мне рассказывали. И что ты там делаешь?
Я пожал плечами.
Живу. Работаю.
Кем?
Бизнесом занимаюсь. Издаю книги.
Книги дают знания. Только нужны ли все эти знания людям? Много знаний, много вещей, много суеты. Вот у меня почти ничего нет. Только верблюды, дом из циновок, пустыня и небо.
Следующие минут десять прошли в молчании.
Неожиданно Бедуин встал и вышел наружу. Один из присутствующих кивнул Али, тот тоже поднялся.
Хозяин хочет, чтобы мы вышли с ним, шепнул мне.
Я последовал за Али.
Бедуин стоял неподалеку и смотрел куда-то вдаль. Мы подошли.
Жаль что ты не врач, сказал он.
Почему? удивился я.
Мой сын сегодня утром сломал ногу. Мог бы посмотреть.
Я тоже могу посмотреть. Кое-какие навыки в медицине у меня имеются, ответил я, вспомнив свою студенческую подработку санитаром в больнице и армейскую службу. Бедуин внимательно взглянул на меня, потом двинулся в направлении хибары, находившейся ближе к краю селения. Мы вошли внутрь.
В углу на циновке лежал смуглый парень лет 1415. Рядом на корточках сидела женщина и отжимала в воде, налитой в широкий горшок, какие-то тряпки. Парень лежал без движения, только глаза сверкали нездоровым блеском. Ноги его были вытянуты. Одна из них чудовищно распухла и была багрово-сизого цвета. В нескольких местах виднелись раны с запекшейся кровью. С первого взгляда было ясно, что травма очень серьезная. Я кивнул тем, кто находился в хибаре, и опустился на колени рядом с циновкой.
Тебя как зовут? спросил я парня.
Али перевел.
Ахмад, тот облизал запекшиеся губы.
Я потрогал его лоб. Тот был горячим. Похоже, рана была плюс ко всему инфицирована.
И как тебя угораздило сломать ногу? я постарался придать голосу непринужденный тон.
Верблюд взбесился, ответил парень и снова облизал губы.
Понятно.
Я осторожно ощупал рану. Даже моих скромных медицинских познаний хватило на то, чтобы поставить диагноз. Голень была сломана в двух местах. В одном месте кость, по всей видимости, была раздроблена.
Я поднялся и дал знак бедуину и Али выйти наружу.
Ему нужна срочная медицинская помощь, выдал я им свое заключение.
Послезавтра приедет его брат из города и отвезет в больницу, невозмутимо ответил бедуин.
Послезавтра? Это невозможно. Боюсь, как бы сейчас уже не было слишком поздно. Это надо сделать немедленно. У вас есть антибиотики?
Бедуин отрицательно покачал головой.
Надо везти немедленно, еще раз повторил я.
Бедуин опять покачал головой.
Нет денег, чтобы оплатить больницу. Брат, возможно, найдет. Но станет известно только послезавтра, перевел Али.
Неужели нельзя никому позвонить, чтобы приехали и забрали парня? удивился я, глядя на «переводчика». Может, кто-то из ваших сможет?