Он лежал на полу, поверженный и оглушенный, а из ракы на брюхе ручьем бежала кровь. Секунду Дравиг смотрел с холодной враждебностью, а затем, не выпуская его из тисков своей воли, подошел и вогнал ему в физиономию ядовитые клыки. В таком положении Дравиг, напружинив ноги, пробыл несколько секунд, пока не ввел яд. Найл слегка опешил от такой жестокости, он почему-то ожидал от Дравига милосердия. Когда тот вынимал клыки, Найл мельком сунулся ему в ум и уяснил, что у того нет родственного чувства к существу, которое он только что лишил жизни. Это было просто дикое животное, еще минуту назад смертельно опасное; и вот он уничтожил его безо всякой жалости, как и оно поступило бы с ним.
Доза, судя по всему, была сильной; паук конвульсивно дернулся, от чего перевернулся на спину, затем неподвижно застыл, скрючив лапы на груди. Подошедший Симеон с интересом его разглядывал (Сидония сморщила нос с брезгливой заносчивостью). А когда Дравиг коротко поблагодарил — это относилось к ним обоим — та закраснелась, как школьница. Найл с удивлением понял, что она пожертвует за Дравига жизнью не колеблясь, так она покраснела. Найл повернулся к Симеону:
— Это паук?
— Не совсем. Его зовут паук-быковик; мой отец в свое время называл их лесовозами. Думаю, по строению он ближе к клопам, чем к паукам.
— Ты таких раньше когда-нибудь видел?
— Безусловно. Жуки держали пару таких как рабочий скот. Они страшно тупы, но силы необычайной. И еще невероятно преданны. Скорбо, возможно, приказал ему никого не впускать. Он бы и на самого Смертоносца-Повелителя накинулся, но не ослушался бы приказа.
— Их там в старой шахте целый выводок, — сказала Сидония, указав куда-то на восток.
Так как мертвый быковик занимал собой без малого весь проход, Найл с Симеоном были вынуждены вытащить его наружу — как все пауки, этот был удивительно легок для своего размера — прежде чем удалось войти. Затем они до конца отодвинули стальную дверь — канавка, по которой двигались колесики, была наполнена слежавшейся ржавчиной и пылью, Первое, что попало на глаза, это изувеченный труп, лежащий в луже крови. Женщина, голова и рука отъедены. Аккуратно срезанная паучьими челюстями одежда, все еще в белесых тенетах, лежала возле. Очевидно, гости потревожили восьмилапого во время обеда.
Найл поднял голову. В мутном свете, цедящимся через запыленные окна, виднелось с дюжину коконов человеческих очертаний, подвешенных под потолочными балками. Они чуть покачивались на слабом ветру, в точности как все это было в уме капитана. Удивительно, насколько в действительности каменный склеп соответствовал тому секундному образу во всех деталях. Было лишь одно небольшое отличие. Тогда ему показалось, что в мясницкой стоит запах крови, здесь же чувствовалась лишь сырость и затхлость. И это, понял он, из-за разницы между чутьем человека и куда более тонким чутьем паука.
— Ты думаешь, кто-нибудь из них жив? — спросил Найл у Симеона.
— Вот эта была жива, — Симеон указал на труп женщины. — Иначе кровь бы из нее так не текла. Найл повернулся к Дравигу.
— Как ты думаешь, кого-нибудь из них можно спасти?
Ответный импульс Дравига в человечьем обиходе соответствовал пожиманию плечами.
Помещение было по сути голым бетонным бункером, пустым, если не считать нескольких ящиков, сваленных в самом дальнем углу. Людские тела висели примерно в паре метров над головами. Каждое окутывала полупрозрачная кисея, удивительно нежная; волокна гораздо тоньше, чем у обычной паутины. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, под кисеей стали различаться лица — у одного, заметно, даже открыты глаза.
— Вон тот, судя по всему, ребенок, — указал Симеон.
Тело, висящее в самом отдалении, находилось на высоте около полутора метров; сквозь тонкую кисею, капюшоном покрывающую лицо, виднелись темные кудрявые волосы.