— Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из всех существующих ядов. — Обоняние у пауков гораздо чувствительнее, чем у людей. — Смертелен даже для пауков.
— Тогда ты должен предупредить ловцов, чтобы были осторожны. Третий может быть вооружен таким же.
Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связен со словами, все равно что кивок.
— Тебе нужна помощь? — спросил Дравиг.
— Спасибо, нет, Симеон мне поможет.
— Тогда я должен возвратиться и обо всем доложить, — Дравиг подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью:
— От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.
— Найл достаточно хорошо понимал паучью ментальность, чтобы усвоить суть: теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой вины за гибель Скорбо.
— Спасибо, — склонил голову Найл. Когда Дравиг удалился, Симеон подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.
— Я сделаю анализ. Отрава, должно быть, смертельна, — реплик недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.
— Это яд зеленого скалистого скорпиона.
— О, боги! — Симеон чуть не выронил нож. — Знал бы, так и не прикоснулся бы к нему без перчаток! — он вынул из кармана большой носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.
Найл осторожно поднялся по стене, с облегчением обнаружив, что тошнота унялась, донимает лишь усталость. Симеон с беспокойством поглядел на его лицо.
— Бледный какой. Он ударил тебя в живот?
Найл покачал головой.
— Он ударил силой воли, как паук.
Симеон воззрился не веря глазам.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно.
— Он не дотронулся до тебя оружием?
— Нет.
Симеон впитал это молча, Посмотрел вниз на тело, покачал головой.
— Так что же это, черт его дери?
Опустившись возле мертвого на колени, он обшарил ему карманы. Улов небогатый: засаленный платок из дерюги да деревянные ложка с вилкой — рабы таскают их с собой.
— Посмотри-ка ему на шею, — указал Найл. Как и ожидалось, нашли золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.
— Не желаешь?
— Нет, у меня уже одна есть.
Хотя подлинная причина отказа была не эта. Он чувствовал странное интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.
Не пройдя по проспекту и полпути, Найл понял, что идти пешком расхрабрился зря. Каждый мускул в теле ныл, и ноги будто кто-то залил свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег с невысокой стенки, Найл сел.
В нескольких сотнях метрах от него в центре площади искрилась на солнце Белая башня; даже окружающий снег от ее чистоты казался сероватым. Пристально глядя на нее, очерченную на фоне бледно-голубого небосвода, Найл опять пережил тот же светлый, неизъяснимый порыв радости, что и при первом взгляде на нее. Пауки тогда вели его как узника, и он со всей семьей смотрел вниз на город с вершины южного холма. Некое чутье подсказывало ему, что Белая башня олицетворяет свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь оттого, что ум придавал ему значение.
Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки, скрытой сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям подстригать вокруг нее траву и выпалывать сорняки. Пауки не любили башню, как символ былого превосходства человека, и даже пытались ее взорвать. Но вместе с тем они чтили ее как тайну, недоступную их пониманию.
Разрушить башню нельзя было фактически ничем. То, что выглядело как полупрозрачный столп, на деле было атомным силовым полем, казавшимся сплошным из-за свойства отражать свет.