Дома давно меня ждет ужин, правда, остывший, и его нужно подогреть, съесть холодным мне не разрешат вредно для желудка.
Бабушка нагрела полный чайник воды мне надо мыть ноги. Сижу на табуретке, опустив ноги в теплую воду, тихонько шевелю пальцами. Наклоняясь к ногам, слышу запах пыли, горький запах трав и загара, и это на всю жизнь будет ассоциироваться у меня с запахом лета в средней полосе России.
Смотри, мама, говорит моя мама бабушке, до чего добегалась, сейчас уснет на стуле.
Голос матери возвращает меня к действительности, я вытираю ноги, выливаю воду и бухаюсь в постель. Уже засыпая, слышу бабушкино ворчание
А кто посуду за тобой будет мыть? Мух-то разводишь. Но я не отвечаю, я уже сплю.
Если идти пешком в сторону базара, то проходишь мимо невзрачной речушки. Помню мутную воду и скользкий глинистый спуск к ней. Ходить мне туда запрещено, но все девчонки со двора идут купаться, и я иду с ними тайком. Мы спустились к речке, залезли в воду (она была теплая) и только стали визжать и прыгать, как на берегу появились незнакомые мальчишки, деревенские, забрали нашу одежду, а когда мы попытались ее отобрать, согнали нас в кучку и повели неизвестно куда. Мальчишки были маленькие, нашего возраста и моложе, но вооруженные длинными кнутами, которыми они грозно махали. Концы кнутов свистели в воздухе и страшно было попасть под их удары. Мы хныкали и просили вернуть одежду, а они хлестали кнутами, стараясь попасть по нашим ногам и кричали: Городские! Городские! Мы городских поймали! Не ходите к нам купаться!
Их ненависть была очевидна и совершенно мне не понятна. Ну городские, ну и что теперь?
Что речка ваша? спросила я одного, за что получила кнутом по голым ногам.
Вздулась красная полоса, я подпрыгнула от сильной боли и с ужасом смотрела на ногу. Ну чем можно объяснить такие полосы? Наверное, придется рассказывать дома всю правду, если я вообще сегодня попаду домой.
Гоняли они нас долго, не меньше двух часов. Мы очень устали, но и наши преследователи тоже утомились. Они просто и сами не представляли, что делать со своей добычей.
Ольга все тянула свое: Мальчики, отдайте нам одежду, миленькие, отдайте.
Наконец деревенским все это надоело, они потихоньку стали нормально с нами разговарить и раздумывать, не отпустить ли нас с миром. Драться с девчонками было непочетно, да и как с нами драться, если мы только прикрываемся руками и хнычем. В конце концов, нам бросили наши платьица и юбочки, мы оделись и пошли домой.
Красная полоса была выше края юбки и не очень видна. Где тебя черти носят без обеда!? так встретила меня бабушка. Я заторопилась к столу и оставила вопрос без ответа. На этом домашнее разбирательство и кончилось. Но больше я на речку не ходила. Всё звала маму пойти туда по выходным, но уговорила, по-моему, только один раз. Мама брезговала купаться в такой грязной луже.
В июле мама послала меня в пионерлагерь под Миассом. Я впервые попала в смешанный лес и была покорена его красотой. Но в лагере мне было трудно. Зябко рано вставать, бежать на зарядку в спортивной одежде, а потом в пионерской форме на построение и поднятие флага. Тяжело было мыть полы в нашей спальне, когда мы дежурили (я мыла очень плохо, не умела отжать тряпку, после моего мытья на полу оставались грязные разводы, девчонки сразу просекли, что я не мою дома полы, и дразнили меня белоручкой), и, главное, противно утром выносить парашу (большой таз с ручками, наполненный мочой, которая плескалась на руки, когда ее несешь и удручающе пахла). Было очень противно и очень тяжело носить по утрам этот таз. Но это только во время дежурства. Между завтраком и обедом был большой перерыв в еде и очень хотелось есть перед обедом. Я не помню такого чувства голода дома. Кроме того, я впервые была одна, без мамы и бабушки и скучала по ним. Зато была речка, можно было купаться, правда, по часам, вернее по минутам. Вечерами жгли костры. Иногда убегали через дырки в заборе в лес одни, но редко и, кажется, это было после 4-го класса, когда были постарше. В дальнем конце территории лагеря располагалась большая спортивная площадка, где, помимо прочего был канат и вертикальная палка для лазания по ней. Я повисала на этой палке как плеть, не могла сдвинуться ни на сантиметр наверх и очень завидовала ловким, как обезьянки, девчонкам, которые быстро перебирая ручками и ножками, залезали наверх. Но спустя год, после четвертого класса я, окрепнув после уроков физкультуры в школе, обнаружила, что с небольшими усилиями я тоже могу залезть до самого верха. Я очень хвасталась маме этим достижением и даже, когда она приехала в лагерь, продемонстрировала свое умение, слегка испугав ее тем, что залезла так высоко.
Мама рассказывала, что из лагеря я привезла кучу вшей в своих роскошных волосах. Меня засыпали дустом, корни волос протирали уксусом для уничтожения гнид. Мама долго со мной возилась, пока вывела их. Она мучилась от мысли, что у дочки врача вши!
Я была очень шумной девочкой с пронзительным голосом. Маме говорили коллеги, жившие в соседних домах (в основном, ядовитый Илья Соломонович, приходя лечить меня от очередной простуды): Когда ваша дочь выходит на улицу, мы слышим. Не удивительно, что у нее болит горло.
А в августе мы все трое поехали к Суховым в Кемерово, куда они перебрались жить. Опять помню леса и леса. Лежишь на верхней полке, пахнет гарью от паровоза, иногда копоть в лицо. В городе на площади пестрела клумба с васильками.
Когда мы вернулись в Карталы, бабушка подала маме телеграмму из Батуми, где тетя Тамара, сообщала о смерти деда. Мама долго плакала и очень переживала, что не поехала в Батуми. Решено было ехать через год на могилку к дедушке.
3. Четвертый класс
Четвертый класс отличается от трех первых тем, что мы учимся в другой школе, школе-семилетке. Трехэтажное здание школы красиво белеет среди зеленых тополей. Оно ближе ко мне, чем предыдущее, туда было идти с километр, а сюда метров 500600.
В начале четвертого класса или в конце третьего на стадионе было какое-то торжество и мы, пионеры, должны были, когда оркестр начнет играть гимн Советского Союза, встать и отдать салют. Посадили нас на скамейки под трибуной. Я сидела и мучительно думала: как узнать, что играют гимн, если они только играют, а слов нет? Нервы мои были очень напряжены, я боялась пропустить нужный момент и, когда после паузы оркестр заиграл, как мне показалось, что-то похожее на гимн, я встала, и отдала салют. За мной встал весь наш класс.
Вечером мама мне говорит: Все было очень интересно, но почему вы встали и отдали честь, когда оркестр заиграл марш?
В начале учебного года мы переехали в комнату на втором этаже, где мы теперь живем с новыми соседями Шахматовыми. У них внук Вовка, на год старше меня. Квартира такая же, в том же доме, но на этаж ниже и людей меньше. А Ярошецким отдали всю квартиру, из-за второго ребенка, из-за Славки. Но не сразу как он родился, а спустя года два, так что я насмотрелась на их красивого голубоглазого (в русскую мать) младенца. И теперь, только когда я на улице стою в воскресение у их подъезда, слышу знакомые песни. А мы живем тихо, и людей в квартире меньше (всего 6 вместо 9) и гулянок нет.
Девочка, моя одноклассница, пришла в школу неумытая и непричесанная, объяснив всем, что сегодня умывание большой грех, и бог за это покарает. Она отчаянно отстаивала эту, совершенно ошеломившую меня точку зрения (ведь бога нет, неужели она не знает?!) и с громким плачем ушла домой, поскольку ее не допустили в таком виде до уроков.
У нас новенький мальчик 14 лет, второгодник из большой неблагополучной семьи, Ситников Вова (Сито), который неожиданно в меня влюбляется и активно за мной ухаживает. Он провожает меня до дома, а вечерами, после моей прогулки во дворе (не с ним, мы катаемся с горки и визжим, а ему это не пристало, он большой, он в стороне), не пускает домой. Мы долго стоим в подъезде и молчим, а когда мне надоедает это молчаливое отирание стенок подъезда, и я пытаюсь уйти, он перегораживает мне дорогу и просит не уходить. Я его побаиваюсь, кроме того, мне льстит его внимание, и мы стоим и снова молчим. И ещё, когда один парень в классе обозвал меня матерным словом (чего я, надо сказать, просто не поняла), он его побил.