Валентин хмыкнул, вспоминая маменькино лицо. Встал, походил по комнате. Прислушался у соседки-курицы было тихо. Посмотрел в окно дождь присмирел.
В круглосуточный магазин идти было лень и далеко. Но можно прогуляться по стене, скорее всего, под крышей дома спят голуби. Схватить одного и перекусить
Только он подумал про голубя, его писк, хруст косточки, когда перекусываешь шею, голубиное мясо, как тут же мгновенно обернулся.
Вылез в окно и пополз по стене наверх, минуя окна.
Почти все окна были темны, светились два этажом выше. И одно почти под крышей.
Валентин не удержался, глянул в два окна.
Одно было кухонным. Внутри, за окном, на кресле возле стола питон обвивал поросёнка.
В другом окне светился торшер, это была спальня, на кровати лежала коза, рогатая, с копытами. Мигал телевизор, слышалась пряная музыка. Коза смотрела индийский фильм.
Попробуй отними у питона поросёнка! Да и с козой повозиться пришлось бы. Валентин вздохнул, вспомнил о голубях под чердаком. Не отвлекаться, наверх, наверх!
Прополз мимо форточки, из которой слышалось что-то про воду, по которой гулять
Со мной-ой-ой
Валентин не прислушивался, подумал: «Почему гулять? По воде надо бежать, быстро бежать».
Наверх, наверх! Уже слышно, как возятся под крышей голуби. Один этаж, другой, и то самое третье освещённое окно Валентин поднял лапу, чтобы ползти дальше, да так и замер.
На кухне за столом сидела прелестница. Какой изящный длинный хвост, а лапы, лапы! Она почесала лапой с коготками морду, вздохнула, глядя на тарелку, на которой было не пойми что, трава какая-то. Красавица мечтала о мясе. Сейчас она помается, повздыхает, и юркнет на стену, под крышу, чтобы схватить голубя.
«Тут мы и встретимся», Валентин вздохнул, лапа его царапнула по стене, соскользнула Он заскрёб всеми лапами по стене, красавица кинулась к окну Но Валентин уже летел вниз, на мокрый асфальт. И всё, и ничего, и неужели так?
Он зацепился лапой за какой-то провод, повис, покачиваясь. Изловчился, схватил провод двумя лапами. И засмеялся.
Саша Ирбе
Готический роман
Новелла
К чему скрывать?! Эта новелла написана почти по реальным событиям моей жизни, но не для того, чтобы рассказать о перипетиях своей судьбы, а для того, чтобы и себе, и (я надеюсь) другим ещё раз напомнить, что наше представление о боли и боль другого человека различны.
1. В детстве меня схоронила от этого мама
Я явственно помню тот последний день моей яркой, стремительно и ничем не омрачаемой жизни.
Вверху, надо мною, плыли чёрные, безликие ветки деревьев, а вместе с ними плыло всё: кресты, стволы и, точно яичной скорлупой, обсыпанные снегом могилы
Я никогда не была на кладбище. В детстве меня схоронила от этого мама, а потом?.. Потом как-то и не случалось, чтобы кто-нибудь умирал. А если и умирал, то обстоятельства всегда складывались так, что именно в этот день на меня сваливалось неимоверное количество дел, и при всём моём великом желании я не успевала приехать.
Наверное, вы удивляетесь, почему «великом». Здесь я грешна! Меня, как писательскую душу, всегда интересовал вопрос встречи жизни со смертью. Будучи наполовину язычницей, я относилась к последней как к неизбежной участи бытия, к тому, без чего гармония в мире была бы непредставима.
Вы только представьте, какое желание власти и страсти явилось бы в каждом из нас, если бы мы только знали, что мы бессмертны?!. И лишь одно праздное любопытство и вечная жажда ещё не испытанных впечатлений, а вовсе не стремление с кем-то печалясь проститься, влекло меня на таинственные погосты.
Вы только не подумайте, что я вовсе не видела кладбищ!
Раньше мне очень нравилось бродить среди всяких надгробий: разглядывать кресты и надписи на пустынном Донском; а на Ваганьковском читать стихи под торжественным бюстом Есенина или готовиться к экзаменам по истории русской словесности на заброшенной могиле Даля. У меня даже были друзья, которые тоже обожали бродить в окружении бессмертных могил,
Помню: мы как-то целый день провели на Новодевичьем. Общались с местными кошками, смотрителями, начальником тюрьмы, ставшим при выходе на пенсию начальником кладбищенской охраны. Он же с неистребимым удовольствием рассказывал нам о том, к кому ходят, а к кому не ходят из недавно почивших знаменитостей их земные родственники, коллеги, друзья какие могилы пользуются любовью у посетителей, а какие забыты. И оказалось, что каждые ходят к своим: спортсмены к спортсменам, писатели к писателям, архитекторы к архитекторам, и только люди далёкие от всяческих каст к политикам и артистам.
А был случай: я испугалась, когда, придя ранним утром на могилу Зинаиды Райх (теперь и сказать не могу, что меня туда привело в столь странное время), увидела курточку Просто курточку Просто лежащую на камне И вдруг меня обуял такой страх, что я стремглав понеслась к выходу.
А по дороге мне встретился гробовщик: худой, высокий, будто бы весь испачкавшийся в земле, и с засаленной землёю лопатой. Такой, каким и полагается быть гробовщику. Страх увеличился, и меня вмиг стало трясти так, что я и сейчас отчётливо помню, как дрожали на бегу мои руки и ноги.
Только потом от всего этого мне было смешно. С великой гордостью рассказывала я своим знакомым, что многих в жизни вещей не боюсь, а вот курточки и гробовщика испугалась.
Но я не об этом, а о том, что никогда в жизни до этого даже не предполагала, что значит НАСТОЯЩЕЕ КЛАДБИЩЕ.
ТАКОЕ КЛАДБИЩЕ, от которого отнимаются ноги.
* * *
Я и теперь не могу понять, как тогда смогла выстоять на белом полотне, точно сонная артерия пересекающей некрополь дороги.
Всюду от неё вздыбленными венами отходили огибающие многочисленные погосты тропинки, а совсем вдали виднелись чёрные, резные ворота кладбища ворота из мира «да» в мир «нет».
Кажется, рядом стоял фонарь. Возможно, я даже встала рядом с ним, чтобы на него опереться. Мне было безумно холодно и очень стыдно оттого, что тело моё чувствует холод.
Было тревожно. Не помню даже, хотела уходить с кладбища или нет, но помню, что чрезвычайно не хотела никого видеть.
Казалось странным, что люди ходят, говорят, считают что-то правильным, а что-то нет. Сама способность человека соображать меня удивляла.
Нет, я не возненавидела людей! Просто само их существование теперь казалось мне странным.
Это то же самое, как если бы вы уехали из дома далеко-далеко, лет на тридцать И вот вернулись И вот замечаете старинный, дубовый шкаф, стоящий в прихожей. Этот шкаф и раньше там стоял, только вы не примечали, что он старинный, и то, что стоит он в прихожей, тоже никакого значения не имело. Просто вешали одежду, и всё. А вот вернулись и странным он вам кажется, несуразным И удивительно сделалось, как это так: прошло столько лет, изменилось всё, а шкаф шкаф этот не изменился.
Вот и во мне отмотались тогда не минуты, а годы, может быть, даже несколько десятков лет моей жизни. Потому что зашла я на это кладбище одним, а вышла совсем другим человеком.
2. Случайный звонок
Был обычный офисный понедельник. Семнадцатого января 2005 года. По Москве неслись обмороженные прохожие и машины. Повсюду вставали троллейбусы и трамваи. Все только и обсуждали: откуда взялись такие несусветные холода.
От великой тоски, наплевав на всю выпавшую на этот день, малозначительную работу, с доброй подружкой по офису я отправилась в магазин, который как раз находился этажом ниже. В нём отыскала себе ярко-жёлтое платье в ажурную сетку, подруга красное, с маленьким наглым вырезом в форме сердечка. Оставаться на работе после этого было уже невозможно, и в третьем часу дня я поспешила домой.
Прямо перед лифтом меня остановил мерзкий и гнусавый звонок моего телефона. Мерзкий, потому что в такой час и в такую дату звонят только самые занудные и самые неуместные люди.