Что же, пока всё. Отдыхайте, сказала сестра Петронелла и вышла за дверь.
Я слышала её удаляющиеся шаги в коридоре, потом всё стихло. Стало даже слишком тихо. Ужасно тихо. Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь находилась в таком месте, где не слышно вообще ничего.
Тут у меня начался очередной приступ кашля, и мой кашель эхом разнёсся по пустой палате. Он гремел, словно пистолетные выстрелы. Всё здесь такое белое. Такое тихое. Такое странное. Не могу точно сказать, что я себе представляла, но всё-таки мне думалось, что в санатории будет больше цвета и звуков. И будут другие дети.
Присев на край кровати, я понюхала свою кофту. Матушка. Мне стало интересно, чем все они сейчас занимаются там, дома. Думают ли обо мне? Волнуются ли за меня? Как только у меня появится возможность, я напишу им письмо сестра Петронелла наверняка даст мне бумагу и карандаш.
А что я напишу? «Я приехала в за́мок, расположенный далеко в лесу». Они решат, что я сочиняю, хотя это почти правда.
Никакого желания отдыхать у меня не было, и я снова подошла к окну. Подоконник оказался широким и прочным, на нём наверняка можно сидеть, если только удастся залезть. Я попыталась подтянуться, но в груди так больно кольнуло, что я сдалась и осталась стоять на полу.
Снаружи было очень красиво. Приближалась осень, и среди верхушек сосен я различила несколько берёз, которые уже начали желтеть. Я очень обрадовалась, увидев внизу на земле людей а то мне уже становилось не по себе от одиночества. Некоторые из них были медсёстрами, их легко можно узнать по белой форме. Другие, наверное, пациентами, как и я. Но они показались мне гораздо старше. Некоторые передвигались с палочкой, другие сидели на скамейках.
Только теперь я обратила внимание на два внушительных дома возле озера. Большие роскошные виллы из тёмного дерева они смахивали скорее на жилые дома, чем на больничные постройки. Кто там живёт? Наверное, сестра Эмерентия?
Повернув голову в другую сторону и прижавшись щекой к стеклу, я увидела ещё одно здание. Как и санаторий, оно было из серого камня, но с остроконечной крышей и крестом наверху. Церковь! Очень интересно, об этом я тоже напишу в письме матушке и остальным. «Санаторий такой большой, что у нас даже есть своя церковь», напишу я.
3
Вечерний туалет
Очень трудно отдыхать, когда тебе велено отдыхать. Но я попыталась.
Сняв ботинки, я легла на кровать. Она оказалась довольно жёсткой, а простыни так накрахмалены, что напоминали газетную бумагу. Я закрыла глаза и постаралась думать о чём-то другом, а не о своих домашних.
Иногда, когда мне становится скучно, я придумываю романтические истории, которые никогда в жизни не решусь записать: а вдруг кто-то другой их прочтёт? Я тогда просто умру от стыда, не сходя с места.
Однажды я увидела в витрине антикварной лавки картину. На ней были изображены рыцарь и девушка, которые стояли совсем рядом и собирались поцеловаться. Он был высокий и статный, с тёмными волосами до плеч. А золотые вьющиеся волосы девушки ниспадали до талии. Закрыв глаза, она подняла лицо вверх, а рыцарь склонился над ней, и у меня даже защекотало в животе, когда я увидела эту картину. Она провисела в витрине несколько недель, и я придумывала массу поводов, чтобы пройти мимо. Я старалась пойти одна, потому что Улле или Эдит стали бы смеяться, если бы я захотела остановиться и посмотреть на картину. Само собой, всё это было ещё до того, как я заболела.
А однажды картина исчезла, и на её месте появилось скучное полотно с цветами в вазе. Наверное, какой-нибудь богач купил рыцаря и девушку, чтобы повесить у себя дома. И всё же я была рада, что мне удалось увидеть ту картину столько раз рыцарь и девушка крепко отпечатались у меня в памяти. Когда мне требовалось сочинить романтическую историю, я просто представляла их и начинала придумывать.
Должно быть, в конце концов я всё же задремала, потому что испугалась до жути, когда двери палаты распахнулись и с важным видом вошла сестра Эмерентия, а за ней ещё две медсестры. Одна катила перед собой тележку, другая несла в руках какую-то сложенную ткань. Сестры Петронеллы среди них не было, и обе, казалось, боялись сестру Эмерентию не меньше, чем я.
Вставайте, скомандовала мне старшая медсестра.
Я послушно выбралась из постели.
Раздевайтесь, пришло время вечернего туалета.
Это было ужасно. Я долго возилась с пуговицами на кофте, и всё получалось ещё медленнее оттого, что сестра Эмерентия с сердитым видом смотрела на меня. В конце концов я встала рядом с кроватью в одном нижнем белье.
Не все дети в нашем дворе носят пояс с чулками, но мы с сёстрами носим. И всё очень чистое, матушка об этом заботится. Но трудно не заметить, что моё бельё залатано во многих местах. Ведь оно уже было ношеное, когда досталось Эдит, а потом и она его ещё немного потрепала, прежде чем передать мне. Пожалуй, когда оно перейдёт к Эллен, там уже будет больше швов и заплат, чем ткани. Я стояла вся красная от стыда к такому я совсем не была готова.
Две сестры шагнули вперёд и принялись тереть мне ноги и руки влажными тряпками. Они так старались, что у меня покраснела кожа.
Вши? спросила сестра Эмерентия. В её устах это слово прозвучало как щелчок кнута.
Я почувствовала себя оскорблённой. Да, я из бедной семьи, но наша матушка каждую неделю тщательно расчёсывает всех детей мелким гребнем. Улле это так не нравилось, что он совсем состриг волосы, а за ним то же самое тут же захотели сделать Ларс и Эрик. Теперь все трое ходят почти лысые.
Потом медсёстры захотели, чтобы я сняла и бельё тоже и надела чистое. Мне было очень неловко раздеваться совсем догола перед тремя незнакомыми женщинами. В бане другое дело там все раздетые. Но, наверное, в санаториях всегда так.
Голой мне не пришлось простоять и нескольких секунд мне тут же дали белую накрахмаленную ночную рубашку, такую же жёсткую, как и простыни. И на этом вечерний туалет, похоже, закончился.
Снаружи начало темнеть. Одна сестра подкатила тележку и приподняла круглую крышку, под которой оказались тарелка овсяной каши, два больших куска хлеба с маслом и анчоусом и стакан молока. Только теперь я поняла, что ужасно проголодалась. Столько съестного сразу я не видела с Рождества, когда мы ходили в церковь получать пакеты с едой.
Я буду есть здесь, в палате? осторожно спросила я.
Да, а чего вы ожидали? хмыкнула сестра Эмерентия. Столик у окна в Биржевом клубе?
Вовсе нет. Хотя я и надеялась выйти куда-то, посмотреть на санаторий. Но я не произнесла ни звука и, сев перед тележкой, начала есть. Каша оказалась горячей и сытной, молоко густым и сладким.
Завтра вы встретитесь с доктором Хагманом, сказала сестра Эмерентия. Нужно будет чётко отвечать на его вопросы и не баловаться.
Почему все так уверены, что я буду баловаться? Я всегда была воспитанной и осторожной. А теперь я к тому же так слаба, что вряд ли смогла бы что-нибудь устроить, даже если бы захотела.
Да, сестра Эмерентия, ответила я таким ровным голосом, каким смогла. Не хотела показывать ей, до чего она меня пугает. Так всегда бывает с людьми, которых я боюсь. Я становлюсь очень бодрой и самоуверенной, но только снаружи.
Хорошо, тогда доедайте кашу и ложитесь. Сестра Ингеборг заберёт тарелку позже.
Да, сестра Эмерентия, одновременно произнесли мы с медсестрой, которую звали Ингеборг. Получилось так смешно, что мне захотелось рассмеяться, но я не посмела.
Благослови тебя Господь, Улле, за то, что ты дал мне «Робинзона Крузо»! Без него и не знаю, как бы пережила свой первый вечер в «Малиновом холме». После того как сестра Ингеборг увезла тележку с пустой тарелкой и пожелала мне спокойной ночи, предполагалось, что я лягу спать. Но сон не шёл я поспала в машине и перед ужином. Чахотка у меня или нет, а всё же спать бесконечно я не могу.