Таким образом, поэтическая книга «Весна после смерти» не только сыграла свою во многом определяющую роль в творческой жизни Тихона Чурилина, но и повлияла на поэтику ранних произведений Марины Цветаевой.
В 1916 году во втором выпуске альманаха «Гюлистан» впервые будет опубликован фрагмент ранней прозы Т. Чурилина «Любовь» с посвящением Марине Цветаевой[43], вероятно, являющийся отсылкой к взаимоотношениям поэтов. Позднее в своих записных книжках М. Цветаева запишет: «История с М<илио>ти безумно мне напоминает историю с Ч<урили>ным. Тот же восторг жалость желание задарить (залюбить!) то же через некоторое время: недоумение охлаждение презрение»[44].
Помимо «Весны после смерти» в 1915 году Т. Чурилин собирает книгу «Март младенец», так и не опубликованную при жизни, пишет пьесу «Последний визит», продолжает работать над прозаическими произведениями, снова и снова возвращаясь к воспоминаниям о тяжёлом детстве, революционной юности, психиатрической лечебнице и проделанном литературном пути.
Продолжая макабрическую тему «Весны», Т. Чурилин создаёт гротескное описание своего «путешествия» в образе мертвеца в одном из фрагментов повести «Последнее посещение». «Чурилинский герой, пишет Н. Яковлева, проделав путь от ранних стихов через воспоминания о детстве и психиатрическую лечебницу до первой поэтической книги, возвращался домой в гробу»[45]:
«Уже тают снега теплеет, бухнет земля, и тебя легко могли попортить эти мерзкие черви. Поэтому и потревожили мы тебя, потому и перенесли сюда сегодня поехать проститься с домом своим, возлюбленной
.
Вззззвззз-люб-лен-ли-ли-ли возликовала, возликовала вдруг весело, взмела взметы свои; свввв о-ои-и-и-и-и восплакала, взвыла даже потом, да вьюга́ гааа-а-а и заглушила, замела звук золотой, только твёрдометаллический золотой, голоса того или голос примёр, перестал говорить ясно, явственно, или слух наш светлый, свежий ещё, ещё чем нибудь, не будь плох, занялся только услышали упорно метели милые мёты, только вот они мечутся, возликовав, плачут, скачут ссскккачччч. взззз люб .. ллли и и
Продолжает слышь голос ясный, явноязвительный, язвами язвящий, ох жгуче: Лучше, любезней лежать бы тебе тихонько в тёплой теперь, парной землице, золотой мой, мертвец милый Пьеро, но неужель улыбаться не будет, не будет больше, твой характерный рот, роскошный в словоизвержениях словесных, снежнобелое поле листов любезной столь тебе литературы украшавших упорноугрюмо когда увидишь уют усадьбы твоей бывшей, красного дома твоего, тёмного тогда, давно, и светлого какого сейчас. Туда и едем мы; в сём веселоосвещённом возке везём мы тебя, рокового родственника нашего, на новоселье нежно встретят тебя, тело твоё тихое, образ, Омегу твою нежно поцелует Ра, Рахиль, принца своего позднего, Рейхсштадского Рррейх ррррхххх ссссс шшштаддд шумно дохнув, державно дохнув, разразилась разъярённо, взгремела громом своим белосверкающим снежная буря бедовая; бурно бубнит она в дымный бубен, в небо дымносерое, белыми руками вихрей, взвившихся ввысь, и поёт и подпевает и подпрыгивает вновь в бубен бедовый и свистит вновь невесёлый свой страстный свой свист: ссссс штаддддд тсссс
И опять ясный голос, грозно теперь, начинает нечто: полно петь прощальные твои заступания, заступница, земля уж не в твоей власти вольная весна уж внутри, уж веселит веселоогненно уже тают снега седина спадает с тела земли весна! Молчи, мертвей! И стих стихии голос грозноголосящий, грозный иногда; меньше и меньше и меньше метя, смирилась метель, мигая нежно, ни на нет сошла вдруг, внезапно, тишина, тишина, тише тишь настала. <>»[46].
В отличие от «Весны после смерти», наполненной макабрической символикой и экспрессионистскими образами, книга «Март младенец» задумывалась как описание воскрешения, наступившего после той самой смерти лирического героя. Вслед за символическим прощанием с солнцем в последнем стихотворении «Весны после смерти» «Вторая весна» лирический герой воскресает в книге «Март младенец».
Так, в открывающей сборник «Благодарности» поэт пишет: «Тебе, молодая, младенец март // Послал посылку любовь мою. // Венчаюсь весною и вести карт: // Ты будешь внове пою, пою»; а в следующем за ним стихотворении, озаглавленном «Март младенец», лирический герой призывает весну к жизни: «О, милый март, веселье жаркой жизни // И светлый смех и явь ярчайших уст! // Мерцай мне март, над жизнию повисни, // Как миртов, в мир весной взлетевший, куст».
Стихотворения «Марта младенца» часто строятся на противопоставлении стихотворениям предыдущего периода оппозиции жизни/смерти. «Вот, воочь // И вслух, о, радость перемены. // Не смерть, а жизнь воскликнул хор!» пишет Т. Чурилин в стихотворении «Пасха»; лирический герой, в стихотворении «Нине сакс», клянется марту, что теперь будет жить: «Но я клянусь у колыбели // Его, младенца марта, ярко // Горю, пою: о лель мой, лели!.. // Пою всей жизнью светложаркой» и т. д.
Осуществившееся воскрешение лирического героя в «Марте младенце» изменит тональность утвердившегося в творчестве Т. Чурилина мотива весны. Обращаясь к ней в стихотворении «Чудо в чайной», лирический герой восклицает: «Золоти, злати злое солнце, добрый. // Простри, протяни нежносветлый меч. // И ярчайшую масть чёрный волос добрей // На лиловом лице, чтобы свежесть сберечь»; в другом стихотворении «Весна» автор даёт следующее описание этого времени года: «Обои чертога // Как зелень июньского сада. // И тень порога // Вся в солнце веселья засада. // Веселья пчельник // Жужжит, золотой».
Но герой второй книги хорошо помнит происходившее с ним прежде. В стихотворении «Укромный ужин» он вспоминает «мёртвый март», противопоставляемый в этом и некоторых других стихотворениях сборника «алому апрелю»: «И мёртвый март, я чую, снова жив, // Но жив желанно, рост роскошный возле. // Я плачу светло я уже не миф, // Впервые в темь огонь апрельский розлив».
Обращаясь ко Льву Мазараки в стихотворении «Брату», Т. Чурилин предлагает и ему «ожить», отречься от прежних страхов: «Братец благой и ты оживи: // Радостно резко ожгёшься о солнце // Жизнь жаркоогненно вдруг ты поглотишь. // В лёгком лазурном пальто, налегке, // Страхи в ларец ледяной заколотишь». Подобным же образом «зовёт за собой в жизнь» Т. Чурилин и Елену Мазараки в стихотворении «Сестре»: «И оживай и будь блага. // Пришла, пре-шла: глядишь пустыня, // Где в светлом солнце сны стога».
Кроме того, кое-где в стихотворениях книги «Март младенец» мы замечаем характерную для следующих книг Т. Чурилина ориентацию на футуристическую поэтику (аллитерацию, часто анаграмматичность, переходящую в словотворчество и фонетическую заумь).
Связь чурилинского символизма и футуризма отчётливо заметна в опубликованной позднее в «Альманахе муз» «полной поэме» «Кроткий катарсис», где уже заглавие поэмы построено прежде всего на созвучиях, а связь заголовочного комплекса и самой поэмы представляется довольно размытой[47].
Рецензируя поэму, Д. Выготский пишет о ней как о «техническом упражнении в поэтике на задачи В. Иванова, А. Белого, В. Хлебникова»[48]. Действительно, поэма отличается высокой техничностью и довольно прихотливой формой. Аллитерационные ряды мы встречаем на протяжении всей поэмы: «Весенним, весеннехмелея, нетленно, неленно вино!», «Другая, дорогая, догорает», «Солнце Лучезарный Лимон олелей лельеносно доха голубая», «Странные страницы // Странницы моей» и т. д. Аллитерация является для Т. Чурилина тем фундаментом, на котором зиждется поэтический текст. Созвучие первично; смысловая связь между словами в строке, а затем и между строками, в сущности, не обязательна, поскольку её заменяет связь фонетическая.