Такой чисто стилистический комизм вызывает ощущение чуждости, задаёт диапазон для неровного, «неотёсанного» варварского языка, о котором говорит и Мицич, и чуть ли не каждый рецензент его текстов: «странная книга», «поэтическая грубость»
6
7
8
9
10
Впрочем, стилистические и языковые эксперименты далеко не единственное, что роднит Мицича с авангардными течениями начала XX века. Сюжет романа во многом перекликается с повестью Аполлинера «Убиенный поэт»
11
12
13
Иосиф Клек. Костюмы зенитистского театра. «Зенит». 24. 1923
Взгляд Мицича на нового человека это прежде всего взгляд изнутри. Реализм в романе не только и не столько художественный приём, сколько окружающая действительность. Почти за каждым карикатурным персонажем, за каждым собирательным образом стоит реальный прототип, замысловатые аллегории и театральные сюжетные повороты на поверку оказываются деталями биографии Мицича. Нападки и цензура в родной стране, изгнание, попытки распространить зенитистские идеи в «цивилизованной» Европе, Берлин, тюрьма в Фиуме, Париж всему этому находятся документальные подтверждения. «Устрашающая и труднопереводимая» поэма Made in England и открытое письмо Рабиндранату Тагору были опубликованы в 1926 году в 42-м и 43-м номерах «Зенита»; из окон гостиницы «Европа» в Фиуме (нынешней Риеке) действительно открывается вид на Адриатическое море; в парижские годы Мицич на самом деле жил неподалёку от арен Лютеции и Сада растений, а сказочный ливанский кедр то самое дерево, посаженное в 1734 году ботаником Бернаром де Жюссьё, до сих пор тянет ветви к солнцу, норовя перерасти соседний холм. Затейливые небылицы становятся былью, главный герой в точности повторяет путь автора.
Однако, задумав автобиографический роман, Мицич старательно отгораживается от авторского «я». Нет, автор не Варварогений и не безымянный рассказчик, повествующий о приключениях героя. Мицич делает два шага в сторону и выводит на сцену ещё одного персонажа, говорящего от первого лица. Начало романа устроено как заметки путешественника серба, который возвращается из Франции в Югославию и по воле случая обнаруживает в Дубровницком архиве рукопись неизвестного писателя. Этот «автор» точно так же изображён на детальном автобиографическом фоне (сам Мицич вернулся в Сербию в 1936 году), но ему достаётся роль переводчика с сербского на французский. В доказательство собственной непричастности к загадочному сочинению Мицич цитирует статью из газеты Le Temps, где, по его словам, уже изложены «идеи проклятого писателя». Мистификация, а точнее, рекурсия усложняется и выводится на следующий уровень в заключительных главах романа: зенитистские идеи и, надо думать, сам зенитистский манифест (по крайней мере, один из манифестов) это завещание Неизвестного Сербского Героя, которое повсюду носит с собой Варварогений, о жизни которого рассказывается в рукописи, которую перевёл и опубликовал автор. Колебание между автобиографической точностью и художественной опосредованностью, постоянное смещение интонации и наслоение голосов как будто прочерчивают линию преемственности. Вокруг непонятого и отверженного героя собираются единомышленники. Новый варвар не одинок, зенитистская мысль распространяется, и Европу ждёт децивилизация.
Мария Лепилова
1 См.: Голубовић В., Суботић И. «Зенит». 19211926. Београд: Народна библиотека Србије, Институт за књижевност и уметност; Загреб: СКД Просвјета, 2008. С. 282.
2 См. стихотворение Змая «Ставят памятники мёртвым» в пер. А. Ахматовой:
(Ахматова А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 8 (доп.): Переводы. 1950 1960-е гг. Сост., коммент., ст. Н.В. Королевой; подг. текста Э.В. Песоцкого и Н.В. Королевой. М: Эллис Лак, 2005. С. 503).
3 См. стихотворение Змая «Как этот мир»: Там же. С. 499500.
4 См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра Ницше Ф. По ту сторону добра и зла: Соч. Пер. с нем. М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2008. С. 297. Пер. с нем. Ю.М. Антоновского.
5 См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. С. 299.
6 См. рецензию на кн. Мицича Hardi! A la barbarie в газете La Renaissance от 20 октября 1928 г.
7 См. рецензию на кн. Мицича Zéniton, Lamant de Fata Morgana в газ. Le Quotidien от 6 мая 1930 г.
8 См. ст. о Мициче La tragique odyssee d'un poete serbe («Трагическая одиссея сербского поэта», фр.) в газ. Paris Soir от 2 сентября 1930 г.
9 См. ст. Zenithisme в газ. La Liberte от 30 сентября 1928 г.
1 °Cм. рецензию на кн. Мицича Zeniton, Lamant de Fata Morgana в газ. LHomme Libre от 4 сентября 1930 г.
11 Это сходство отмечают и серб. исследователи, см.: Павловић М. Српске теме Љубомира Мицића у његовим француским романима // Српске теме у француском роману XX века. Београд: Чигоја штампа, 2000. С. 99
12 Напр., в «Альманахе дада» Хюльзенбек пишет: «Дада покоится в себе и действует от себя, так же как действует, поднимаясь в небо, солнце или растущее дерево» (см.: Хюльзенбек Р. Предисловие Альманах дада. С. 9. Пер. с нем. М. Изюмской), а в «Триалоге между человеческими существами» он же сообщает: «Дада это солнце, дада это яйцо, дада это полиция полиции» (см.: Huelsenbeck R. En avant Dada. Die Geschichte des Dadaismus. Hannover; Leipzig: P. Steegemann Verlag, 1920. S. 44).
13 В русскоязычных источниках название этого манифеста (фр. Surrealisme en plein soleil) иногда пер. как «Сюрреализм в свете дня».
Варварогений децивилизатор
1. В поисках утраченной идеи
Я не могу больше оставаться между небом и землёй. А потому два года назад я покорился стихии куда более мощной, чем земля: я доверился воде, и она повлекла меня вперёд к неизведанному, навстречу неопределённому. Враждебность и смута тогдашнего Парижа погнали меня прочь
1
2
Зимнее расписание было ещё в силе, и отплыть из Венеции мне не удалось, а потому на борт судна я поднялся в Триесте. Что ж, не повезло мне и не повезло Венеции, ведь я нет-нет, да и увижу что-нибудь такое, чего не замечает никто другой!
И вот, в первый день февраля корабль, названный в честь достопамятного сербского города Дубровник (Рагуза)
3
Приморьем.Так я впервые очутился в Югославии
4
Однако путешествие по итальянской части европейского континента приятным было не назвать, скорее, совсем наоборот!
В купе, да и, пожалуй, в целом вагоне экспресса «Париж Венеция» я ехал один. И если бы итальянские службы не считали нужным назойливо будить меня каждые десять минут на протяжении всего пути через Италию то есть всю ночь напролёт, я бы благополучно забыл, что еду по стране, которая ведёт войну. Чёрные рубашки донимали меня нарочно, тут уж сомнений не было, но и я не плошал, делая вид, что ничего не вижу и ни о чём не догадываюсь. Если память мне не изменяет, поездка моя пришлась на период эфиопской кампании, когда император Хайле Селассие явил миру ярчайший образец благородства и доблести. Ведь пока итальянцы захватывали Эфиопию, окрестив вторжение цивилизаторской экспедицией в варварские земли, негус вёл себя как самый достойный человек на свете
5
Несчастное колесо истории! До чего же оно шаблонно!..
Итак, я был вынужден притворяться, что сплю как убитый, но тут заявились ещё и военные патрульные и к четырём утра подвигли меня на то, чтобы распрощаться с амплуа мирного пассажира и вступить с ними в перепалку. Следом за военными пожаловали перекупщики валюты и, порядком запудрив мне мозги рассказами о некоей дополнительной пошлине, заставили меня обменять франки на лиры разумеется, по совершенно грабительской ставке. Должно быть, на международном языке вроде эсперанто всё это зовётся пропагандой итальянского туризма.
На другой день уже в Венеции, на вокзале, какой-то депутат белградской скупщины[1], который возвращался из Лондона с похорон короля Георга V и всю дорогу ехал в соседнем вагоне, подошёл ко мне, приняв меня за торговца. Какая небывалая проницательность! Меня, конечно, сие происшествие изрядно позабавило, только я никак не пойму, почему Югославию так мало заботит уровень её зарубежного представительства.