Подите прочь, сударь!
Ах ты дрянь! прошипел Трубин.
Что здесь происходит?
Я выдохнула и оттолкнула Трубина подальше, чтобы рассмотреть подошедшего господина с тростью. Он оказался довольно молодым и симпатичным, с правильными чертами лица и небольшой бородкой, с пронзительными карими глазами. Пальто, котелок Не начальство ли?
Прошу прощения, эта профурсетка меня ударила, господин Городищев! пожаловался Трубин. Городищев оглядел меня, Авдотью, которая тихо плакала в уголке шконки, Трубина. Сказал:
Афанасий Николаевич, займитесь текущими делами. Я сам допрошу госпожу э-э-э.
Кленовскую, сказала я с достоинством, потирая ладонь.
Прошу вас, госпожа Кленовская, пройдёмте в кабинет, а вы, Трубин, распорядитесь подать нам чаю.
С трудом удерживаясь от того, чтобы показать скукожившемуся Трубину язык, я с достоинством вышла из камеры и попросила Городищева:
И Авдотью с нами возьмите, она ни в чём не провинилась, бедная.
Разумеется, ответил Городищев скупо.
Какой милый! Даже не милый, это определение для любого мужика без склонности к агрессии. А Городищев такой Сдержанный. Вежливый. Идеальный. Ах какой мужчина!
Идеальный мужчина провёл нас до кабинета, пропустил внутрь, открыв дверь, и сказал:
Прошу, садитесь. Позвольте представиться: надворный советник Платон Андреевич Городищев, дознаватель Михайловской полиции.
Я каким-то внутренним чувством самосохранения ощутила, что надо ответить так же. Ответила:
Татьяна Ивановна Кленовская, новая хозяйка «Пакотильи».
Извольте принять мои искренние поздравления.
Лицо Городищева ясно разнилось с его словами. Он не рад. Совсем не рад. Я понимаю. Завязала я, Платон Андреич! Но как ему сказать об этом?
Я сейчас вам всё объясню. Я уволила управляющего Ксенофонта, который лапал девушек и явно крал. А этот поганец заявил в полицию.
Чем же вы объясните, Татьяна Ивановна, что ваша девушка, он заглянул в бумагу, лежавшую на столе, Авдотья без жёлтого билета работает в заведении?
Я села. А потом встала. Сказала:
Ничем, уважаемый Платон Андреевич. Жёлтый билет ей просто не нужен.
Как так, Татьяна Ивановна?
Он даже усмехнулся, глядя мне в глаза. Тоже встал, обошёл стол и приблизился. Я запаниковала. Может, и он приставать надумал?
Его лицо внезапно оказалось совсем рядом а у меня внезапно весь воздух из лёгких улетучился в прекрасное далёко Хоть бы в обморок не упасть!
Татьяна Ивановна, что с вами?
Он поддержал меня под руку, и я очнулась. Его лицо показалось мне усталым. Усы эти его странные Он прикидывается сильным, а сам очень устал.
С усилием выпрямилась, и посмотрела в карие глаза. Они были холодны, хотя карие обычно тёплые. Но Городищев только делал вид, что проявляет участие. На самом деле я видела: ему всё побоку. И я, и Авдотья, и все остальные дела этого полицейского участка. Ему бы выспаться Как и мне.
Я в порядке, ответила тихо. Устала очень.
Сейчас подадут чай, сказал он и, оставив меня, подошёл к двери, открыл её, выглянул в коридор: Трубин! Где же чай?!
В коридоре протопали шаги, и Трубин, который выглядел не слишком довольным, принёс серебристый самоварчик. Я умилилась какая прелесть! Настоящий самовар, даром что маленький! От него шёл пар изо всех щелей, а сверху корону самовара венчал пузатый фарфоровый чайничек. Поставив самовар на стол, Трубин глянул искоса на Городищева, и тот взмахом руки отпустил его:
Идите.
Когда Трубин вышел, я улыбнулась:
Чай это прекрасно. Авдотья, садись, сейчас будем пить чай.
Господи, какие глупости я говорю! Горожу для Городищева полную чепуху! Но, по-моему, тут все так трындят, так что я не выбиваюсь из общего ряда. Но Авдотья не двинулась с места. Она выглядела не менее напуганной, чем в арестантской.
Авдотья! шикнула ей. Городищев подошёл к девушке и поднял её лицо пальцами:
Что ж, Авдотья, мадам надо слушаться.
Простите, пробормотала она.
Городищев достал из стеклянного шкафчика, занавешенного изнутри шторками, три стакана в подстаканниках ей богу, как в наших поездах! и налил в каждый заварки из чайника. Потом поднёс стаканы по очереди к кранику самовара и долил горячей водой. Поставив передо мной один, спросил:
Сахару, Татьяна Ивановна?
Покорнейше благодарю, отказалась я. Откуда все эти словечки в моём репертуаре?
Он положил два куска неопределённой формы себе в чай и принялся размешивать ложечкой. Потом посмотрел на меня пристально:
Татьяна Ивановна, так что вы хотели сказать? Отчего Авдотье не нужен жёлтый билет?
Потому что она не работает у меня хм, как там сказал господин Трубин? профурсеткой. Она служанка.
Это ещё надо доказать.
Каких доказательств вы хотите? Есть только моё честное слово. И «Пакотилья» прекратила своё существование.
Как это?
Он казался удивлённым. Карие глаза смотрели пристально, настойчиво. Я улыбнулась, ощущая, как вымоталась. Сказала:
На месте заведения я хочу открыть музыкальный салон.
Музыкальный салон?
Городищев даже поперхнулся глотком чая, закашлялся. Подавив в себе желание вскочить и похлопать его по спине, я подтвердила самым спокойным тоном, на который была сейчас способна:
Совершенно верно. Салон, куда будут приходить не за плотской любовью, а за эстетическим наслаждением от хорошей музыки, дорогого вина и общения с интересными собеседницами.
Тут, похоже, удивилась даже Авдотья. Но я не обратила на неё никакого внимания не на Авдотью я смотрела, а на кареглазого коллежского асессора Городищева. Прокашлявшись, он усмехнулся и легонько склонил голову, словно признавая за мной право совершать ошибки:
Что же, это богоугодное дело, Татьяна Ивановна. С любопытством зайду к вам, когда вы откроетесь.
Благодарю, ответила я. Так что с паспортом для Авдотьи?
Думаю, мы можем устроить это, задумчиво сказал Городищев. Мне показалось, что он уже думает о чём-то другом, и даже захотелось немного обидеться. Я отпила глоток горячего чая и поставила стакан на стол. Авдотья сделала то же самое. По-моему, она боялась даже дышать в кабинете полицейского. А мне наоборот дышалось очень легко, когда я смотрела на Городищева.
Лес я знаю, мужчин тоже
Этот мною даже не заинтересовался, кроме как случаем полицейского беспредела в рядах сотрудников. А это значит Что это значит? Что я выгляжу в горчичном платье, как чучело раз. Что, возможно, он женат и счастлив в браке два. Что я старею и теряю хватку три.
Ни одна из этих версий для меня не приемлема.
Может быть, надо надавить?
Я даже уже рот открыла, чтобы задать какой-нибудь идиотский вопрос и прозондировать Городищева на предмет его предпочтений в женщинах, но в коридоре раздались шум и громкий голос:
Я имею право, я адвокат!
Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался господин в элегантном пальто, в серой шляпе и с тростью. Его роскошные усы блестели, а глаза горели возбуждением. Он ткнул кончиком трости в Городищева и заявил:
Госпожу Кленовскую необходимо отпустить за неимением доказательств её вины!
Господин Волошин, усмехнулся Городищев. Приветствую вас. А к госпоже Кленовской у нас нет никаких претензий. Она может быть свободна.
И он подтвердил это соответствующим жестом, словно отпустил меня на все четыре стороны. Я обрела способность говорить, потерянную при появлении адвоката, и спросила:
А Авдотья?
Я выпишу ей паспорт самолично, госпожа Кленовская, и отпущу, он посмотрел мне в глаза и улыбнулся так, что сердце моё упало куда-то в район попы. Презирает. Но почему?
Благодарю вас, я встала, забрав у Авдотьи свои перчатки, и обернулась на адвоката: Господин Волошин, вы позаботитесь о девушке?
Разумеется, он слегка поклонился. Но сначала я отвезу вас домой, госпожа Кленовская.