И живет там. Вернее, жил.
Мы пересекли цех, выбрались на лестницу, теперь и я слышал звуки, которые придали уверенности Шацкину: рев моторов, громкие уверенные выкрики,
металлический грохот.
— Это ваши? — Я ткнул пальцем вверх.
Шацкин на секунду притормозил, с натугой откашлялся — от быстрого бега дыхание сперло — и выдохнул:
— Мои… наверное… Кто б еще так шумел?..
— Так, может, нам не стоит туда? — Обычная осторожность возвратилась ко мне. Пока в подвале, похожем на Зону, отстреливались от бандитов и
мутантов, мы были вместе, а наверху — Шацкин снова следователь, эсбэушник и черт-те кто еще… А я?
— Держитесь за мной, — велел толстяк, — оружием не размахивайте. Если кого встретим — говорю я, вы молчите. Ну. пошли. Эй, ты, как тебя,
пенсионер… и ты — вы как сюда попали? Тем же путем уйти сумеете?
— Ты только за цех выведи, который у жэдэ, — буркнул дядя, — оттуда мы тихо исчезнем.
Шацкин кивнул. Он успел перевести дух и снова довольно бодро затопал по ступеням.
На первом этаже административного корпуса ничего не изменилось, покойник так и лежал в прежней позе. Хотя, приглядевшись, я заметил: пакетики с
травой исчезли. Значит, хурылевская охрана смылась… А за окном уже было утро. Дядя что-то пробормотал и потер ладонью глаза. Может, удивился, что
утро наступило.
Мы вышли в серые сумерки и двинулись по аллее, затем свернули за деревья. Дальше нас снова повел дядя Сережа — теперь, при свете, все выглядело
совсем иначе, груды ржавых железяк и поваленные фанерные щиты с выцветшими надписями не казались зловещими. Прохладный ветерок шевелил листву старых
тополей, а со стороны ворот доносился шум моторов, там метались огни и скользили тени. Я слышал команды, отдаваемые уверенным тоном, и дробный топот
— ну, такой, когда армейцы шагают, делая вид, что соблюдают строй.
Шацкин вдруг сел на бетонную плиту и как-то резко расслабился, будто из него выпустили воздух. В тусклом утреннем свете одутловатое лицо
казалось белым как бумага. — Ох, устал… — просипел толстяк.
И то верно, ему нынче крепко досталось. И крови порядочно потерял.
— Отсюда можно и… — начал было родич, — того…
— Вали, вали, пенсионер, — поощрил Шацкин, — только автомат оставь и не забудь протереть. Отпечатки, понял? Здесь теперь будет о-о-очень
серьезное разбирательство. — Потом толстяк глянул на меня: — И ты тоже ствол бросай… как тебя, э-э… сталкер…
Ствол его акаэма глядел в мою сторону. М-да, дружба наша подошла к концу.
— Извини, сталкер, обоих отпустить не могу. Я должен предъявить хоть кого-то в рапорте.
— Между прочим, я не сталкер, — заметил я, — и у меня документики имеются, все в порядке.
— Да знаю я, — устало прохрипел Шацкин. — Я еще внизу догадался, когда понял, что ты цвета путаешь. Я же материал по Усаченко внимательно
изучал, уж поверь. Так что твои документики даже не спрашиваю.
— Нет, мужик, это ты брось, — вдруг твердо заявил дядя, — мы тебя из подвала вытащили, мы за тебя…
— Мне никто не поверит, что я был один.